Александр Прокопович - Крымский Ковчег

Если дедушка в плаще и шляпе помогает в таком деле – кто такой Кривой, чтобы быть против?

Высокий тощий парень из местных уже закрыл ворота и прилаживал засов, Кривой уловил какое-то движение наверху: так и есть – производящие впечатление заброшенных, привратные башенки такими не были. Кривому показалось, что он рассмотрел контуры НСВТ. Мощная машинка, с учетом того, что пушку на башню было точно не втащить, вариант более чем серьезный.

– Думаете, и сюда могут забраться?

– Кто знает? – Директор тяжко вздохнул: – Пока попыток не было, но обязательно будут. Я уже давно живу, Мишенька, не было случая, чтобы не нашелся кто-нибудь, кому нужное твое. Даже если выглядит оно неказисто и, на первый взгляд, тут и брать нечего. Плохо то, что такие сюрпризы, – директор кивнул в сторону пулеметчика на башне, – работают ровно один раз. После первого выстрела станет ясно, что тут и вправду есть что-то ценное, а мы не сможем воспользоваться даже таким замечательным вариантом, как просто сбежать.

Директор внимательно смотрел на Кривого, будто прикидывал, сколько тот будет стоить, если прямо сейчас его расчленить и продать на органы.

– Миша, очень важно, чтобы никто из чужих не узнал лишнего о нашем нищем, убогом приюте. А что привозят к нам крупы да картошку от спонсоров, так помогать страждущим – не грех.

– А почему листья не убираете? Чтобы никто не догадался, сколько веников в приюте?

– На самом деле, пока просто не нашел, кто готов сделать эту работу…

– В мое время вас не особо интересовала готовность… Берешь метелку и за работу!

– Миша, может, на самом деле, ты был готов, хотя и не знал об этом?

Четверо дюжих малых с трудом перетащили груз на телегу, та заскрипела в знак протеста и просела. Несмотря на то что изделие, которое привез Кривой, было запаковано в коробку раза в три большую чем сам груз, – весило оно так, что размеры не казались преувеличенными. Когда ее сдвинули с места, следам от колес мог бы позавидовать трамвай, проехавший по песчаному пляжу. Тяжеловато для картошки с гречкой.

– Пойдем.

У директора в кабинете, в миру – Ефима Марковича, для Миши Кривого нашлось и кресло, пусть и не кожаное, и сигары. Три кресла, бар… Кривой всегда подозревал, что за этой дверцей бар, подозревал, потому как открытым не видел ни разу, но что еще можно хранить между двумя полками с бокалами и рюмками? Огромный стол занимал половину кабинета. Его величина и возраст наводили на мысль, что это не его сюда вносили, а кабинет построили вокруг него. На шести разных по форме ножках, вероятно снятых с разных столов, он выдерживал тяжесть настоящих бумажных гор. Когда-то давно Кривому удалось под ворохом документов увидеть сукно. Судя по цвету, в легендарные времена за этим монстром играли в карты…

Еще один стол и еще одно кресло – совершенно домашние – обозначали собственно рабочее место директора. Три стены полностью закрыты шкафами, от пола до потолка – книги, в несколько рядов на каждой полке, попробуй взять любую – вылетит пять. Неприметный металлический шкаф, крашенный под дерево. Открытым Кривой не видел и его, но знал, что там оружие, хотя, по слухам, там могло быть еще много чего, вплоть до отрезанной головы прошлого директора приюта…

Михаил Кривой чувствовал себя в приюте как дома. Только здесь его называли по имени, о котором мало кто вообще догадывался за этими стенами. Никому даже в голову не приходило, что Кривой – это настоящая фамилия, а не прозвище. Все объяснялось просто – когда эти двое познакомились, Ефим Маркович все так же был директором, а Кривой был Мишенькой, которого в приют привез полицейский.

До полиции он два месяца пролежал в ожоговом отделении. После пожара уцелели труба стояка и Михаил Кривой, шести лет от роду, теперь сирота. Никаких взрывов газа, никакого замыкания – огонь появился на первом этаже и сожрал всю пятиэтажку, побрезговав уж совсем негорючими чугунными трубами и слегка задев Кривого. Почему? Пожарные знают – случается всякое, и такое тоже.

След от ожога шел через всю правую половину тела, но по-настоящему пугал лишь шрам, начинавшийся на шее и распластавшийся во всю правую щеку. Мише повезло – пострадала только кожа, и всякий, кто в этом сомневался, довольно скоро убеждался, что пацан прекрасно видит, быстро бегает и сильно бьет.

Если бы не на редкость удачная фамилия, с которой даже прозвище не понадобилось, был бы Миша поименован иначе, и в кличке этой точно не обошлось бы без чего-нибудь копченого, печеного или жареного.

Кривой всегда смотрел прямо, и иногда казалось, что он стесняется своей не обезображенной половины. Быстрый бег помогал не всегда. Кривого не любили. Довольно долго он был тем чужаком, которому попадает просто за то, что он чужак. Михаил не сдавался и никогда и ничего не забывал. Тщательно запоминал, чтобы потом… «Потом» все не приходило, каждый день мало отличался от предыдущего – его били, Кривой пытался давать сдачи буквально до тех пор, пока не терял сознание.

В младшей группе у воспитанников приюта к привычным синякам с прибытием Михаила добавились следы от укусов и царапин, новенький использовал все инструменты, отпущенные ему природой.

Все закончилось в один день – когда директор вошел в спортзал и остановил очередной урок физкультуры. В руках у Ефима Марковича был десяток мечей, а за спиной толпились воспитанники старшего курса. У человека постороннего вид клинка в руках директора не вызвал бы ничего, кроме улыбки. Кривой не улыбался – обучение в приюте было специфичным. Фехтование было одной из профильных дисциплин. Ставили фехтование на палашах с двухсторонней заточкой, массивной гардой – оружием колюще-рубящим, что подразумевало подготовку универсальную и куда более близкую к реальному бою, нежели традиционное спортивное фехтование.

Михаил Кривой взял в руки деревянный меч, и директор поставил его в пару к Антону Стрельцову из старшей группы.

Еще толком не освоивший стойку, Кривой умудрился в первом же спарринге привезти Антону пару уколов. Стрельцов отыгрался и, не без труда, довел поединок до победы. И попробовал снова.

За плечами Стрельцова были годы тренировок и слава одного из лучших фехтовальщиков приюта. Кривой орудовал мечом, время от времени напрочь забывая, что это не совсем обычная палка. Иногда вспоминал о том, что с фехтовальной дорожки не стоит сходить. И все-таки у него получалось. Стрельцов атаковал много и разнообразно, держал темп, Кривой то вспыхивал, то замерзал, то ломился вперед, размахивая деревянным клинком с такой скоростью, будто смысл фехтования был в том, чтобы поднять ветер, то почти останавливался, умудряясь уходить от выпадов Стрельцова какими-то маневрами скорее из боксерского, чем фехтовального арсенала. Так пламя может быть почти невидимым, схоронившись для броска, придет время – и уже не остановить, а пока… С мечом в руках, даром что деревянным, Кривой превратился в другого человека. И превращаться обратно он уже не хотел.