Михаил Михеев - Наследники исчезнувших империй

— Почему ты не стреляешь? — неожиданно спокойным голосом спросила вцепившаяся в свое кресло Адалия. Палей, сидевший в соседнем кресле, ничего не спросил, для него это был всего лишь выброс адреналина, и он, не до конца понимая опасность, азартно смотрел в экран.

— Бесполезно, — рявкнул Игорь. — Мне их броню не пробить ни под каким соусом.

— Они нас догонят?

— Нет. Держи штурвал.

Хорошо еще, системы управления здесь дублировались, и девушка смогла перехватить управление без лишнего риска. Скорость моментально упала, но Игорю было уже все равно. Механическим, еще в годы учебы отработанным движением проверив удерживающие его ремни, он положил на колени гранатомет и рванул ручку катапульты.

Ощущения были… непередаваемые. В последний раз он катапультировался, когда получил травму, и сейчас ему было, во-первых, страшно, а во-вторых, когда кресло вышвырнуло из «Феникса», еще и дико больно, однако сознания Игорь не потерял. Взмыв на сотню метров вверх и пробив листву, он на мгновение завис, а потом аварийная гравитационная подушка начала плавно опускать кресло на землю. У Игоря было не более минуты, но он успел найти глазами вражескую бронемашину и, вскинув гранатомет, расчетливо всадил ему гранату точно позади башни.

Получилось в точности, как он и ожидал. Экипаж БРДМ гнал машину вперед, настроив конфигурацию силового поля таким образом, чтобы прикрывать от неприятных сюрпризов лобовую полусферу и днище. Таким образом они обеспечивали максимальную защиту от сюрпризов, которые, теоретически могли преподнести им беглецы. Один раз, на реке, это абсолютно грамотное решение им уже помогло. Вот только удара с неба они не ожидали, да и не могли ожидать, и защита сверху была чисто символической. Огненная игла, прошив ее, как бумагу, ткнулась в броневой лист. Три миллиметра брони… Абсолютно ненужной при силовом поле брони. Теоретически ненужной… Брызнули во все стороны капли расплавленного металла, и вся злость кумулятивного заряда пошла вниз, протыкая жертву насквозь. Отражающие панели силовой подушки, расположенные под брюхом БРДМ, вылетели из своих гнезд и перекосились. Машина, потеряв управление, нырнула вниз, разом погасив от удара силовое поле, вспахала десяток метров грунта и с треском финишировала о ствол крупного дерева. Получив удар такой силы, дерево с жутким, каким-то инфернальным звуком накренилось, приподняв искалеченный броневик вывороченными корнями, но, уперевшись в густую стену себе подобных, устояло. Вряд ли ощущения тех, кто был в БРДМ, можно было назвать приятными, но амортизирующие кресла не дали им размазаться о панели.

Кресло Игоря плюхнулось совсем рядом, в трех десятках метров, но много времени заняли ремни, да и идти было неудобно — посадка оказалась не самой мягкой. Когда он, хромая, подбежал, верхний люк был уже открыт, один из десантников стоял рядом, прислонившись к борту, второй пытался вылезти, мотая головой — приложило его, видать, знатно.

Прыжок! Птичкой взлетев на броню, Игорь с размаху приложил вылезающего кулаком по макушке. Тот нырнул вниз, как гвоздь под молотком. Еще прыжок… Десантник, выбравшийся первым, ухитрился продемонстрировать неплохую для контуженого реакцию и не только отклеился от машины, но и успел принять какое-то подобие боевой стойки. Угу. Обычный десантник, не пилот и не спецназовец, чудовищно дорогие импланты ему были просто не положены. Два коротких удара, бесчувственное тело сползает на землю, а Игорь уже вновь сверху. Башенка поворачивается как-то неуверенно, рывками… Ухватившись за ствол пушки и едва не взвыв, поскольку он все еще был горячим, Игорь рванул его вверх. Ствол со скрежетом поддался и через секунду смотрел уже в небо. Все, кончено.

— Эй, умники! — Игорь старался, чтобы его голос звучал ровно и спокойно, однако это не совсем получилось, и в конце фразы он все же позорно дал «петуха». Впрочем, там, внутри машины, это вряд ли заметили. — Выбирайте сами — или вы сидите тихонько и держите ротики на замке, или я вам в люк гранату кину.

В ответ раздалось вполне ожидаемое ругательство, однако щедрое предложение было принято. Во всяком случае, глупости делать никто не пытался. Оставалось лишь сделать неприличный жест и идти прочь.

«Феникс» Игорь догнал лишь через два километра. Бронетранспортер стоял, развернувшись в сторону, с которой можно было ожидать появления противника, и башня его держала тропу под контролем. Впрочем, Игоря узнали сразу, и с радостными воплями, которым позавидовал бы любой индеец, бросились ему навстречу.

— Да живой я, живой, — через силу выдохнул Игорь. — Все, хватит уже, задушите. Давайте в машину — и поехали… Везти сама будешь…

Его и повезли, периодически отвлекаясь от дороги. То для того, чтобы убедиться, что он никуда не делся, то чтобы носом шмыгнуть. То и другое можно понять, а вот когда бронетранспортер пару раз едва с тропы не слетел — это уже плохо. Правда, довольно скоро они выбрались на открытое место, с которого смогли опять спуститься к реке. А еще через полчаса они были возле одного из действующих входов на базу. Повинуясь команде, гостеприимно открылся люк гравитационного лифта, большого, грузового, способного принять их вместе с бронетранспортером — не бросать же так хорошо послужившую им машину.

Последний в тот день сюрприз им выпал, когда с неба лихо спикировал невесть откуда взявшийся истребитель с имперскими опознавательными знаками. Очевидно, имперцы все-таки использовали остатки своей авиации для разведки и нанесения ударов по неосторожно обнаружившим себя частям противника. Вероятнее всего, пилота конкретно этого истребителя привлек выехавший на открытое пространство бронетранспортер без опознавательных знаков, и он, не желая тратить ракеты, попытался расстрелять его из пушек. Увы, сегодня был явно не его день. Прежде чем первый шарик плазмы отправился в сторону цели, один из валунов, живописно валяющихся на склоне, мягко развернулся, оказавшись замаскированной орудийной башней. В следующий момент истребитель лишился обоих крыльев и двигателя, после чего, согласно закону всемирного тяготения, камнем рухнул вниз. Успел пилот катапультироваться или нет, Игорь так и не увидел, а потом не стал интересоваться — ему было все равно.

Президент Земной федерации Уильям Фишер нервничал, хотя и ухитрялся скрывать свои чувства за ставшей привычной маской ледяного спокойствия. Шестьдесят лет в политике — это много значит, постоянное бодание и толкание локтями с конкурентами хорошая школа, воспитывающая настоящих хищников, лучших из лучших. Ну, во всяком случае, так считали они сами, пробившиеся наверх и плотно оккупировавшие теплые места. Конечно, многие из тех, кого полупрезрительно называют электоратом, считают их полным дерьмом, но какое дело успешным политикам до мнения неудачников? Да и вообще, смешно думать, словно электорат хоть что-нибудь решает. Нет, сам-то он может иметь о себе какое угодно мнение, но на самом деле это всего лишь толпа людей, стадо, которое пойдет туда, куда его погонит пастух. И абсолютно без разницы, палка у него в руках и собаки на подхвате или газеты-журналы-телевидение и эскадры космических линкоров. Принцип-то все равно один. И даже тот факт, что пост президента давно уже стал номинальным, ничего не значит. Ну да, до войны президент, как ни крути, представлял в основном интересы финансовых группировок, а сейчас вынужден представлять интересы военных кланов, точнее, опять же, их экономического крыла, под шумок прибравших к ногтю и реальную власть, и деньги. Без разницы, все равно именно он, президент, оставался живым символом власти, чем и пользовался, в том числе и для собственной выгоды. Вот только иногда это выходило боком, как сейчас, например. Хочешь быть символом и иметь положенные дивиденды — отрабатывай. И рискуй собственной шкурой. А выкрутиться, отправить кого-то другого не получится — человек, организовавший встречу, постарался быть максимально убедителен, и ему это удалось. Во всяком случае, убедил он не только Фишера. Опытные, прошедшие горнило войны и сами не раз водившие в атаку эскадры адмиралы, генералы, хорошо помнившие, каково это, сходиться с врагом лицом к лицу в рукопашной схватке, — все они были впечатлены и, называя вещи своими именами, напуганы. На их фоне президент казался тогда воплощением невозмутимости.