Владимир Свержин - Гнездо Седого Ворона

Лицо главы селения несколько прояснилось. Ему вспомнились слова Видящего Путь: «Вслед за ними придет Буря». Оно понятно, буря — дело такое, под нее лучше не попадать. Но иную бурю удается в безопасности пересидеть за высокими толстыми стенами. А если еще и подмога не оплошает…

Он повернулся к дочери:

— Может, тогда останешься? Чего мешать-то, под ногами крутиться?

Он хотел было развить свою мысль, но наткнулся на колючий взгляд. Староста вздохнул и покачал головой. Он знал этот взгляд. Характером дочь пошла в него. Даже не в него, а в его отца — ее деда, построившего это селение на скале.

— Это мой мужчина, и я буду прикрывать ему спину, даже если весь мир будет против нас!

Лешага почувствовал, как сердце охватывает незнакомое чувство. Вдруг захотелось прижать Лил к себе и шептать глупые словечки, которыми в детстве их с сестрой успокаивала мать: «котеночек мой, моя рыбка». Он нахмурился от диковинного ощущения, давая себе зарок как следует обучить свою подругу обращаться с оружием. Да и Марата стоило бы. Слепое везение, что Анальгин оказался рядом и буквально выдернул юнца из схватки, а возившиеся с минометом враги не обратили внимания на распластанное в траве чешуйчатое тело.

— Собери еду в дорогу и сооруди ошейник, — скомандовал он и повернулся к старосте. — Мне нужны перо, бумага и чернила.

Старый Бирюк шагал без устали. Он был одним из немногих, способных в одиночку сунуться в Дикое Поле, и имел реальный шанс пройти его из края в край. На этот раз он не искал ни выгоды, ни добычи, и потому одинаково сторонился как раздольников, так и бредущих от Бунка к Бунку караванов.

Места были издавна хоженые, так что огибать гнилые топи и гиблые места выходило само собой. Зверье сторонилось его, чуя силу. Лишь когда хотелось есть, он подманивал к себе какую-нибудь мелкую тварь, убивал и запекал в костре в короткие часы привала.

Оставались, конечно, древозмеи — огромные твари, ловко маскирующиеся под поваленные стволы. Лежит себе такое трухлявое буреломье, а чуть замешкаешься — бац, распахнулась пасть размером с дверь хижины, и поминай как звали. А кровь у них холодная, так просто не учуешь. Пару раз он сталкивался с ними, но успевал вовремя отступить, благо, несмотря на свою прожорливость, они не склонны к преследованию, предпочитают поджидать в засаде следующую жертву.

«Она жива», — крутилось в голове Старого Бирюка. Она снова на его пути, как тогда, много лет назад. Ему отчетливо вспомнился день, когда они с Сохатым под присмотром Седого Ворона вышли на свою первую Большую Охоту. Вспомнилось, как шли по следу, незаметному на голых камнях, но различимому каким-то верхним чутьем.

Шли несколько дней, питаясь кореньями и птицами, которых удавалось добыть, кидая из ременной пращи округлые камешки. Потом был лагерь, большой, не намного меньше Заставы. Потом было долгое ожидание, долгое и тягостное. Он все хотел спросить учителя, чего тот ждет, но не решался. Вспоминал ее легкие нежные руки, касающиеся щеки. «У тебя щетина. Ты уже почти настоящий мужчина», — смеялась она. Теперь ему надлежало стать настоящим мужчиной.

Затем был ночной бой. Вернее, не так. Седой Ворон дождался, пока из лагеря уедет какой-то громадный воин, под стать ему годами. Его сопровождали восемь всадников с автоматами за спиной и длинными клинками у пояса.

— Аттила, — прошептал тогда учитель, и Бирюку показалось, что он даже немного испуган.

Потом началась резня, и в час, когда, корчась под ударами заговоренных ножей, падали их враги, от ворот лагеря раздался истошный девичий крик.

— Уходите скорей, он возвращается!

«Аттила!» — они с побратимом переглянулись и бросились к ней, несмотря на приказ учителя отступать.

Мальчишка замер, склонившись пред благословенным наместником Пророка. Он едва нашел в себе храбрости пред очами великого халифа произнести слова отцовского наказа. Повелитель молчал, ощупывая взглядом худощавую фигуру гонца.

— Ты кому-нибудь уже говорил об этом? — наконец вымолвил Эргез.

— Нет, о, блистательный Владыка судеб! — сдавленным голосом прошептал отрок.

— Что ж, — немного помедлив, кивнул наместник, — ты поступил верно. И впредь никому не говори. Вплоть до того часа, когда я позволю тебе сделать это.

— Слушаю и повинуюсь, — коленопреклоненный сын вождя небольшого племени, обитающего в Медвежьем углу, чуть приподнял голову, стараясь понять, можно уже отползать или еще нет.

Лицо Эргеза казалось сумрачным, точно птица дурной вести накрыла его черными крылами. Не увидев никакого знака, мальчишка еще ниже опустил глаза в пол. Ему было страшно. И прежде он с трудом одолевал сжимающую горло робость, а жуть от давящего взгляда повелителя обдавала холодом все тело.

Эргезу было не до мальчишки. Мысли его были не здесь, на лесном стойбище, а в походном дворце, где, отдыхая на ложе, устланном волчьими шкурами, медленно угасал посланец Творца Небесного. Он еще старался делать вид, что силен, как прежде, — нелепая затея!

Но всякое утро Аттила велел седлать коня и, взобравшись на скакуна, зажатый между дюжими телохранителями в непроницаемых сферических шлемах, пропускал мимо себя всадников победоносного воинства. Он уже не вздымал коня на дыбы, как в былое время, не гарцевал, даже не поднимался в стременах, но все еще воздевал руку в благословляющем жесте, приветствуя отряды.

«Жизнь покидает его, — думал Эргез, вспоминая недавнюю церемонию. — Он умирает, как обычный человек, самый обычный. Так крепчайшая древесина гниет и превращается в бесполезную труху. Пройдут дни, недели, от силы месяцы, и он больше не сможет подняться на коня. А потом Великий Повелитель и вовсе испустит дух, как любой старик!

Конечно, он живет необычайно долго, и еще лет пять назад ему не было равных в поединке на саблях, но эти годы прошли. А что теперь?!»

Он молил Творца Небесного совершить чудо и забрать того, кто стал ему истинным отцом, в свой дивный мир живым, минуя страшную грань, почтительно величаемую смертью.

«Благословенный Аттила говорил о знаке, о знамении и, как всегда, оказался прав. Знамение не заставило себя ждать. Но какое странное, какое загадочное откровение небес». Эргез возблагодарил Творца за то, что именно его люди увидели небесных посланцев. Никто в целом свете не должен знать, что именно произошло там, в Медвежьем Углу, на Гнилой Воде.

«Ноллан жив. Более того, он юн, и пули не берут его. Что это? Очередное испытание верности? Загадка, которую следует отгадать ему, прежде чем принять власть из ослабевших рук Пророка, или…»

Последнюю крамольную мысль он гнал от себя, до крови сжимая бритвенно-острое лезвие Шам-шира. Алые капли падали на пол, образуя лужицы, но мысль снова возвращалась: