Владимир Свержин - Гнездо Седого Ворона

— Но ведь я храню веру предков…

— Тс-с, не говори о вере. Ты мало знаешь о ней. И все здесь понимают чуть больше твоего, хотя и твердят о том с утра до ночи. Тот, кто над нами — един, и, как бы ты ни звала его, все равно славишь Творца Предвечного. Со временем мудрость Пророка осияет тебя. Но сейчас о другом.

Ты должна отправить письмо своему избраннику. Объяснишь, что истинным врагом его был не кто иной, как опившийся кровью отец. Ты сама видела, как желал он смерти сыну, опасаясь, должно быть, что тот сможет превзойти его своими дарованиями. Сейчас у твоего мужчины есть средство исправить ситуацию. Я сам напишу ему, что делать, но, если вдруг там, в Диком Поле, в голове его поселились какие-то странные мысли, надеюсь, твои нежные слова изгонят их прочь.

Если он будет верен мне, я вижу тебя и его властителями Крыши Мира. Если же нет, — пальцы Эргеза сжались на золоченой рукояти, — мне, хоть это и наполнит болью мое сердце, придется напомнить, что измена не знает прощения, а преданность — наивысшая добродетель истинно верного.

Он жестом отпустил побледневшую от волнения женщину и приказал доставить ему принадлежности для письма. Едва закончил он послание Тимуру, дежурный командир гвардейцев доложил о приходе званых гостей.

Те ввалились в небольшую залу походного дворца, едва протолпившись в дверях, решительно не желая пропускать друг друга.

Шерхан вошел первым. Он по-прежнему был очень силен. За его спиной легко могли спрятаться двое его собратьев, тоже не слывших тощими. Лица вошедших хранили остатки недавнего сна и следы бурно проведенной ночи. Эргез остался сидеть, кивком головы обозначив приветствие.

— Чего тебе надо?! — прорычал недовольный Шерхан. — Что за блажь, поднимать нас в этот ранний час?!

— Солнце уже взошло над лесом, — покачал головой наследник Аттилы. — А значит, час давно не ранний. Если желаете, вам принесут кумыс.

— Кумыс?! Ты что, позвал нас сюда пить кумыс?! — не унимался великан, сжимая тяжелые кулаки. — Почему вокруг дворца столько твоих бойцов?!

— Потому что они — трезвы, а твои вояки — пьяны. Мои готовы принять удар и нанести его, твои же отчего-то забыли о своем предназначении. Позволь напомнить, достославный Шерхан, Пророк дал им, да и нам с тобой в руки оружие вовсе не для того, чтобы красоваться перед своими женщинами. Кто из твоих людей способен в эту минуту обнажить клинок во славу Пророка?! Молчишь? Я скажу тебе — никто! Ты спросил, почему вокруг мои воины — отвечаю: ибо мне завещано стоять на страже завоеваний Пророка. Завещано опекать вас, подобно тому, как мудрый отец печется о преданных сыновьях.

Я собрал вас, чтобы обсудить жизнь державы, на создание которой Отец наш, Воссиявший в Небесах, положил свою жизнь.

Но с болью в сердце я вижу, что некоторым деяния Пророка не по нутру, они желали бы и дальше спать да пьянствовать! Но пока я, волею Повелителя всех истинно верных, наследую ему, такому не бывать. Даже когда тело ваше спит, дух все равно должен бодрствовать неустанно. Каждый из вас должен быть готов свершить то, что требуется для торжества нашей веры.

— Ты говоришь дело, — отозвался Масуцу Мамору, халиф Северного Предела. — Извини Шерхана, он вспылил.

— Я не держу зла на дорогих собратьев, — краешком губ улыбнулся Эргез. — Однако никому не позволено чернить наше общее дело и отравлять слух пребывающих в скорби верных сынов Пророка ядом гнусных подозрений.

Но хватит об этом! Шерхан сказал, что вы не желаете кумыса. Что ж, тогда сразу к делу!

Он извлек клинок из сработанных для него совсем новых украшенных золотом и каменьями ножен.

— Пророк изъявил свою волю, как нам обещал. Я лишь пристально надзираю за соблюдением его слов и продолжением дела. Смиритесь и примите это, если не желаете прослыть мятежниками.

Отныне я — Эргез, сын пророческого духа Аттилы, буду зваться «ньок-тенгер», что значит «осиянный духом божьим, податель доброго дня». Каждый из вас с этого момента нарекается султаном Преславным и Сиятельным. Все мы, здесь в кругу, между собой, остаемся халифами, ибо все мы ученики и почтенные доверием избранные сыновья Пророка.

Но говорить об этом всем прочим не след. Зачем подтверждать общеизвестное? Тщеславие и пустословие — грех. Титул же султана указывает на то высокое положение, которое вы отныне занимаете в державе, созданной Воссиявшим В Небесах.

Расширение же границ ее — ваш прямой долг, и волею духовного отца нашего, волею Творца Предвечного я буду строго с вас спрашивать за это.

По деянию и честь. Несите слова мои своим народам. Ступайте! Я более не держу вас.

Лешага с удивлением глядел на незнакомую женщину. Та держала голову Старого Бирюка на коленях и гладила его седеющие космы, не замечая, казалось, никого.

Потрепанные метким огнем людожеги в ожидании сумерек залегли в густой высокой траве на берегу полного воды котлована. Изредка они стреляли в воздух, не столько желая попасть в скрытую обломками бетонных укреплений цель, сколько, как им казалось, ведя тревожащий огонь. Пользуясь короткой передышкой, Леха кинулся к раненому. Он встал на колени возле умирающего, провел рукой над телом, чтобы уловить боль и почувствовать раны учителя. Жизнь оставляла великого воина с каждым толчком сердца, с каждой каплей льющей из раны крови.

— Переверни его, — тихо попросил Лешага. — Я остановлю кровотечение.

— Не смей! — властно остановила женщина. Лицо ее казалось белой маской. — Ты потратишь силы, а он все равно умрет. Здесь и сейчас ты уже не помощник. Поверь, я в этом понимаю.

Старый Бирюк открыл глаза, сквозь боль услышав знакомый голос.

— Ты? — едва шевеля губами, прошептал он.

— Я, милый, я. Не говори.

Старый Бирюк улыбнулся как-то неловко, точно мучительно выжимая гримасу радости на мертвенно бледном лице.

— Сохатый дошел, — прошептал он, закрывая глаза.

В этот миг неподалеку, с той стороны Барьера, послышался знакомый леденящий душу вой.

Лешага стремительней юркого хорька кувыркнулся через спину, и через секунду лежал с автоматом на изготовку за торчащим из земли куском замшелого бетона.

— Тише! Не надо! — делая большие глаза, зашипела незнакомка. — Они увидели цель! Сейчас примутся за дело.

— Но идут же за тобой!

— Сейчас им будет не до меня, вон сколько добычи поблизости! А далеко отрываться от Рубежа им комендант не разрешает. Сейчас они тут намертво схватятся, дальше искать не будут. Ты изрядно потрепал их в бойне за рекой.

Леха удивленно поглядел на женщину, на мгновение даже забыв об идущих в атаку прорвах.

— Откуда ты знаешь?!

— Не важно. Ты же Лешага — побратим Бурого, ученик, — она тяжело вздохнула, — моего брата. Ведь так?