Александр Афанасьев - Отягощенные злом

Люди из Гармиша были в резерве, их не планировали привлекать к операции. Но операция «Пламя», направленная на то, чтобы ликвидировать угрозу ядерного террора и одновременно взять под контроль Итальянскую Республику вместе с ее достаточно привлекательными колониями и триполитанскими запасами нефти, пошла несколько не по сценарию. Германские силы были атакованы, штаб уничтожен, руководителя операции попытались убить. Попытка сыграть на противоречиях между римской диктатурой и Ватиканом обернулась провалом – при непонятном посредничестве две стороны примирились и сообща выступили против Германии. Чудом оставшийся в живых руководитель операции, доктор Манфред Ирлмайер, с опозданием связался с Берлином и сообщил об экстренной ситуации. Генерал-полковник полиции Кригмайер, начальник РСХА, приказал немедленно действовать, опираясь на те силы, которые доступны в данный момент. Но прежде чем был разработан удовлетворительный план действий, грянул взрыв в Риме и все пошло к чертям собачьим…

Первым делом надо было вытащить оказавшегося вне контроля Ирлмайера, который многое знал и мог попросту погибнуть…

В каждом из двух вертолетов было по восемь бойцов – два штурма. В основном – инструкторы, золотой запас любой армии, люди с пятнадцати-двадцатилетним опытом ведения боевых действий, регулярно тренирующиеся сами, занимающиеся с личным составом, своими глазами видевшие ошибки в десятках самых разных тактических ситуаций. Если их бросают в бой – значит, дела обстоят совсем скверно…

Долина показалась под брюхом неожиданно, они на скорости проскочили альпийский хребет, и вертолеты заскользили вниз, стараясь не стать мишенью для ракетчиков и зенитных установок, которые тут вполне могли быть. Здесь, на склонах Альп, снег сошел, территория вечных снегов была намного выше…

– Вертикаль, я Башня. Прошли точку два, снижайтесь.

– Вас понял, ухожу с канала. Конец связи…

Два вертолета резко снизились, буквально стелясь над землей, пошли направлением на юго-юго-восток. Внизу – тусклые огни костров, едва светящиеся змеи дорог с застрявшими на них машинами, темнота. Беженцы. Пулеметчики за пулеметами, штурман не отрываясь смотрит на экран радара. Все не понарошку, всерьез.

В берлинском оперативном центре, расположенном в бывшем бункере штаба ПВО «Берлин» (сам штаб переехал в куда более защищенное место), на основном экране была загружена карта Северной и Центральной Италии. Карта была интерактивной, она создавалась из миллионов снимков, передаваемых на землю в оцифрованном виде. Расположение цели, возможные угрозы, дружественные и враждебные силы – все налагалось прямо на картинку. На боковых экранах намного меньших размеров транслировалось изображение с нашлемных камер бойцов и с систем ориентирования вертолетов, превращая происходящее в некий аналог интерактивной компьютерной игры.

Картинка задергалась…

– Вышли к цели. Начинают десантирование, – сказал один из офицеров.

Как и положено по правилам, один вертолет сел, другой – остался в воздухе, нарезая широкие медленные круги над местом посадки, чтобы при необходимости поддержать собрата огнем пулеметов и ракет.

– Десант на земле!

Пулеметчик прикрытия остался у вертолета, нацелив ствол ручного пулемета на едва теплящиеся огни костров вдали – селение. Бойцы спасательной группы рванулись вперед, ориентируясь на засеченный маяк. В качестве маяка использовался пойманный некоторое время назад сигнал от сотового телефона.

Ферма. Скотный двор. Тени животных, тепло. Непонятно, где хозяева…

– Стрелять только в ответ, – приказал старший из парашютистов, – начинаем поиск…

Доктор Манфред Ирлмайер лежал в рощице у дороги, трясясь от холода, страха и ненависти. Именно такое, совершенно неизвестное ему ранее сочетание чувств поработило его. Не помня страха много лет, сейчас он испытывал именно его и оттого был готов убить…

Секеш был рядом – и Ирлмайер больше всего почему-то ненавидел его. Возможно, за спокойствие, возможно, за храбрость. Возможно, за то, что он стал свидетелем его, Ирлмайера, унижения. Его, генерал-лейтенанта полиции, провели как мальчишку.

Но еще страшнее он ненавидел Коперника и всех римских кардиналов.

Ублюдки, прелюбодеи, мужеложники, воры, подонки всех мастей! Они не просто провели его – они бросили вызов всей Германии. Твари, присвоившие себе право ДАВАТЬ ИСКУПЛЕНИЕ. Не прощать, не давать прощение – а именно давать искупление. Торговцы пустотой, приватизировавшие право высшего суда – суда совести.

Ничего. Только бы выбраться отсюда…

– Идут! – негромко сказал Секеш.

Ирлмайер вслушался – и услышал едва слышный рокот, более похожий на шум далекого водопада.

– Лежите…

Ирлмайер понимал, что без Секеша он бы не добрался сюда и вообще погиб бы в том доме в Болонье. Но это не мешало ненавидеть…

Секеш внимательно всматривался в темноту…

С севера. Скорее всего, наши…

Гул нарастал уже по экспоненте, вертолеты были совсем рядом. Не гул, а назойливый, почти монотонный шум, что указывало на применение специальных технологий подавления шумов.

Источники шума разделились.

– Идем?

– Нет, подождем…

Секеш выжидал чего-то еще минут десять, потом поднялся, держа руки над головой.

– Держите руки выше, экселленц. У этих людей легкая гашетка…

15 августа 2014 года

Средиземное море

Летающая лодка фирмы «Дорнье», устаревшее, но все еще надежное средство передвижения, взлетела с озера Липензее, расположенного к северу от Берлина, примерно в два часа ночи по берлинскому времени. Лодка была переполнена пассажирами, буквально ногу было некуда поставить. Но те, кто летел на ней, знавали и худшие виды пыток…

Одна из них – докладывать высшему начальству о провале. Да еще в присутствии своего непосредственного начальника. В японской культуре есть такое понятие, как сеппуку – «разрешать живот», – в европейском переводе это харакири. Делая сеппуку после провала, японец избавляет себя от позора и уходит на тот свет с гордо поднятой головой. В европейской культуре такая форма самонаказания, как ритуальное самоубийство, практически отсутствует, только офицеры раньше стрелялись, если не могли выполнить приказ. Ирлмайер считал это глупостью: нужно жить, для того чтобы иметь возможность отомстить, нанести ответный удар. Но иногда – как в этот день, к примеру, – Ирлмайер понимал, почему люди все-таки стрелялись. Ему еще никогда в жизни не было так стыдно.

Впрочем, он поборол в себе чувства, недостойные офицера РСХА, тем более такого высокого ранга. Правила изменились, и времена изменились – от бесчестья больше никто не стреляется, не дождетесь. От бесчестья стреляют. Убивают.