Глеб Бобров - Украина в огне

— Ярусов, что пялишься — пошел!

Гусланчик тронулся хорошо, да руля удержать не смог. Машина, накренившись и протяжно, словно мелом по стеклу, завизжав рамой о разъезжающиеся под колесами балки, с грузным хрустом рухнула в воду. Водила, успев открыть дверь, неуклюже ломая лед и по-девичьи жмурясь, грохнулся в воду.

— Пиздец «шестьдесят шестому»… — сухо подытожил Антоша.

— Вашу мать… — Ну что еще сказать моим абортам? — Вы, блядь, сдохнуть тут всей группой решили. Жихарь! Народ — на тот берег! Пошел-пошел-пошел!!! Передерий! Готовь радиоуправляемую засаду — десять минут тебе на все. Край! Прокоп, давай по «газоновым» костям… Ты, мудак! Вылез, на хер, с речки, сука! Да не сюда, баран! На тот берег…

За полчаса снежной лежки ничего не изменилось. Камрады трясут безлюдную Новобулаховку. Нет-нет да и доносится до нас канонада — расстреливают подозрительные участки.

Ярусов бегом, чтоб не замерзнуть, умчался в Успенку. Если СОРовцы сунутся по нашим следам — а эти — могут! — то по дороге первыми под раздачу попадут усыпанные палатками беженцев дачи. По связи предупредили, конечно, но и гонец не помешает. Тем паче он мне здесь, насквозь мокрый, даром не нужен.

Остальные бойцы сидят в восьмистах метрах позади нас на лесистом холме через впалый луг. Машина в овражке за ними. Здесь только засада: Денатуратыч с управляющим радиоустройством и Бугаевой тенью с неподъемным ранцем расчет Дениса, с одним-единственным пузатеньким патрончиком в «Корнете», три «Кончара» группы снайперов Кузнецова, мы на пару с первым взводным да — за компанию, на всякий случай, прихвативший «Таволгу» Гирман.

Зимних маскхалатов в бэтээре оказалось только пять штук — снайперам и Дэну с расчетом. Мы как-нибудь перетопчемся. Потерпим пока. Кранты Стовбуру, точно! Шесть недостающих, мурло, опять на что-то променял. Дай бог вернуться — отдам на растерзание Жихарю. Ох, схлопочешь ты, Женя, по толстой, наглой и бордовой пачке — без всяких любовных прелюдий!

Неужто пронесло? Похоже на то… А Воропаев — скотина! Что, не мог, урюк одноглазый, предупредить, что фашики бронекавалеристскую роту за пилотом выслали. Да еще и цвет СОРовского спецназа! И что ты ему скажешь?! Максимум — проставится… и сам все и выжрет, лосяра! Ладно, на его месте тоже умолчал бы, из вежливости.

Интересно, что за два разрыва, раздавшиеся до боя? Вроде спаренных хлопков не было…

— Передерий! Слышь, Дед… Ты, случаем, не понял: там подрыв был, вначале, или то они твои мины, что тетеревов — грохнули.

— Да, я-то, Кирилл Аркадьич, откуда ж знаю! Ты ж сам все слышал…

— С меня тот еще — слушатель! Бананы б только с ушей повытаскивать…

Моя глухота уже никого не удивляет. Да и вреда от нее особого — тоже нет.

— Расскажи, как тебя глушануло, командир? — неожиданно разворачивает ко мне свою тяжелую двустволку Жихарь.

— Все началось с того, брат, что меня в детстве конкретно изуродовали писатели-романтики…

— Это — как?

— Как-как… На всю жизнь, Юра… Навсегда!

Декабрь 1982 года. Огромный пыльный плац Термезского полигона. Стоит учебная дивизия — курсы молодого бойца перед отправкой в крайне Демократическую и, ясный пень, Республику — никак не меньше, Афганистан. Бескрайние коробки шинелей и пилоток на обожженных солнцем до ржаных корок оттопыренных курсантских ушах.

Два первых месяца после призыва благополучно канули в небытие. Позади — немало: первые безответные пиздюлины от познавших законы выживания старших товарищей с широкими лычками и, по умолчанию, имеющих право на все узкоглазых земляков с бескрайних югов Союза; дизентерийные, ошпаривающие жопу, зелено-желтые среднеазиатские поносы на бесконечной, перекрытой бревнами и досками траншее полевого туалета; падение внезапно побелевшим, вытянутым в напавшей вдруг зевоте ебалом в песок — от тепловых и солнечных ударов; легкие пробежки во все еще стирающей ноги до мяса кирзе на смешные, для новобранцев, дистанции в каких-то сраных шесть километров по утреннему холодку — всего плюс тридцать, о чем тут разговаривать; и, наконец-то, вершина познания этого всеохватывающего явления под священным и многогранным термином «армия»: четыре кусочка просвечивающего на свет хлеба в сутки как питательный базис под полкотелка юшки с тремя гнилыми обрывками капусты, двумя позвонками с хвостом от консервированной в томате кильки и несколькими, с трудом дрожащими на чуть теплой поверхности, полупрозрачными пятнами якобы жира.

Только что закончился вечерний развод. Ночью — сдача зачета. Выпускной экзамен КМБ [124] КМБ — курсы молодого бойца. . Лысое Братство с чувством глубокого удовлетворения, вместо обычного киносеанса, уже прослушало занимательный полуторачасовой конкурс ритуального камлания замполитов. Победил начпо [125] Начпо (жарг.) — начальник политотдела воинской части в Советской армии. . Кто бы сомневался: шаман, однако!

Наша коробка у самого края плаца — первый батальон. Пехота. Первая рота — моя, родная — гранатометчики. Вторая — пулеметчики. Третья — снайперы.

Третью видно сразу: у каждого четвертого на брови правого глаза — полукруглый подживающий рубец. У каждого десятого — левого. Это — понятно… Войну начать на окраинах огромной страны, техники на миллиарды в топку кинуть — легко. Сто копеечных резиновых наглазников выдать на учебную часть или штатные в Туркестанском краснознаменном [126] ТуркВО — Туркестанский военный округ. панамы вместо несуразных, под сумасшедшим азиатским солнцем, пилоток — напряг. Впрочем, о чем это — я?! Наглазники, панамы — подумаешь! Через две недели я приеду в 860-й отдельный мотострелковый полк. Пункт постоянной дислокации — район города Файзабад, провинция Бадахшан. Все горные долины, как назло, раскинулись в двух-трех километрах над уровнем моря. Господствующие высоты — до шести-семи тысяч метров. Стык Памира и Гиндукуша. Рядышком Гималаи. Резко континентальный климат. В горах сорок мороза — норма. Зимнее снаряжение: брезентовая плащ-палатка, армейский бушлат — тот самый ватник времен Первой и Второй мировой и байковые портянки под кирзовый сапог. Для любителей продвинутого экстрима — резиновый ОЗК [127] ОЗК — общевойсковой защитный костюм. типоразмера: зеленый верх, белый низ. Всё… Какие там перьевики, спальники, горные вибрамы и прочие навороты? О чем — стоны?! Шерстяные носки и свитеры — только в виде награбленных по кишлакам бакшишей [128] От «бакшиш» (фарси) — подарок. . Да и то — пока твой «вшивник» между операциями не найдут отцы-командиры. Попался — ищи новый! И это — в ведущей боевые действия среди высокогорья воинской части! Солдат у нас исконно — раб, зэк и скотина — в одном лице. Безмозглое животное, обязанное преданно вылизывать свою бесценную родину за освященное завываниями жрецов почетное право положить на жертвенник ее очередного капища свое здоровье и саму жизнь. Вот поэтому, наверное, и Россия под большевиками рухнула, и Союз — под партийными иудами… Никак не въедем всем миром в простую истину, что нехрен человека с ружьем раком ставить.