Дмитрий Манасыпов - Дорога стали и надежды

– Подъем, выродки! – загудели, разгораясь, лампы у входа. Ввалились сразу трое начальников, сытых, чуть пьяных. Плотные крепыши, обтянутые серыми мундирами, в подкованных сапожищах, до зеркального блеска начищенных ночью кем-то из рабов. День начался, и его секундомеры, тяжелые и твердые, эбонитовые и блестящие, вертели круги в правой руке каждого. – Па-а-ад-й-е-о-ом!!!

Кирилка вскочил, стараясь успеть натянуть сапоги, все еще державшиеся, с подошвами, пока не просящими каши. Забухал, захлебываясь, Костя. Зашумели, застучали пятками, соскакивая на пол и толкаясь, остальные. Серое начальство прохаживалось между суетливо обувающимися рабами, покручивая секундомеры. Изредка мелькало, потом мягко ударялось и приглушенно, со свистом-стоном, ойкало. У дверей стояли еще двое серых, держа наизготовку АКСУ, нагло смотрящие раструбами стволов.

Кирилка все прыгал на одной ноге. Рябой, довольно ухмыляясь, только зашагал к побледневшему Костику. А тот, чуть не запихав в рот кулак, лишь пытался сдержать новый взрыв в груди и хлюпающих мокротой бронхах. Откуда-то из-за тяжелой, тронутой понизу ржавчиной двери прилетел в корпус шелест, тихий и очень аккуратный звук катящихся, мягко подпрыгивающих на не очень ровном полу длиннющего коридора резиновых колесиков. Ших-ших-ших… Кирилка застыл.

Серое начальство не умело слушать так, как раб Кирилл. Оно могло подслушать многое, заставляло шептать и развязывало языки любым молчунам. А вот правильно слышать, так, чтобы понимать до появления – не умело. Кирилку, на его беду, мама с папой и природой одарили куда как более совершенным слухом. Но скоро услышали и увидели все. Рявкнул мгновенно вытянувшийся автоматчик, лихо крутнулись на каблуках хозяева в мышиного цвета униформе. Застыли, стараясь не поднимать глаз, рабы. Кирилка взгляда от двери не отвел, так и стоя на одном месте. Гулко бухало сердце.

Она, как и всегда, была прекрасна. Она казалась ему, пусть и думающему только о сне, еде и побеге, богиней, жесткой, жестокой, ругающей и самой красивой на свете повелительницей.

В богине Кирилки весьма немало сантиметров и килограммов. Но все они нужны и великолепны. Вместо серо-мышиного верха с зеркально-грубым низом – мягкая глубина оливкового и хаки, серебро кожи тонкой выделки. Ремни портупеи мягко обтекали божественную красоту ее сильного и опасного тела. Чуть золотились коротко остриженные волосы и холодно поблескивали прекрасные линзы прицела ее небесно-лазурных глаз.

В корпусе повисла ощутимая, как груз в шахте, тишина. Широко шагнув поскрипывающими высокими, до точеных и видимых под сукном колен, сапогами, внутрь вошла богиня смерти в аду, где Кирилка прожил три месяца. А звали ее, женщину и хищника, несказанно прекрасно для его излишне чутких ушей.

Инга Войновская.

Кирилл смотрел на нее, не косился под ноги, не глядел на выщербленную полосу паутины трещин, покрывающей сизо-зеленую, с белесыми пятнами и выщерблинами, стену напротив. И не хотел замечать ее постоянных спутников.

Ших… и в корпус вкатилась выкрашенная в белое металлическая каталка. Щелк… рядом с ней замерли трое в таком же хаки и с черными масками на лицах. Скрр… как обычно, задев за сталь порожка, вошел худой и бледный человек в синем комбинезоне, стерильно чистом, занес запах дезинфекции, крови и боли, въевшихся в ткань. Чцц… зашуршала бумага, пожелтевшие страницы, прячущиеся за картоном папки, светлым пятном на синем, в его руках. Врач, тот, кто забирает и не возвращает. Пес, верно стоящий у длинной и прекрасной ноги его богини, хозяйки жизней и щедрой дарительницы смерти.

– Госпо… – подскочил и тут же заткнулся, вытянувшись, рябой.

Выгнутые и почему-то (ее волосы же золотые!) темные брови дрогнули, чуть наметилась морщинка.

– Мне нужен…

Кроме чуткого слуха и любви к странной и страшной женщине, у Кирилки, не так давно дожившего до семнадцати лет, имелось немало других скрытых талантов. Например, отличное зрение, наблюдательность и память. Чуть замятый уголок папки, расслоившийся край, пятнышки от раздавленного и не до конца очищенного с картона таракана и пожелтевший шнурок. Он видел это один раз и запомнил навсегда. Сердце забилось быстрее.

– Кирилл…

Бом… бом… б-о-о-о-м. В висках бухало все сильнее. Кирилл Иванов, Кирилл Майкин, Кирилл Сатеев, Кирилл… он сам, Кирилл Замятин.

– Замятин.

Сердце чуть замерло, екнуло, затихло и ударило сильнее. По спине, сырой от сопревшей циновки и пропахшей потом робы, побежала вниз тонкая и ледяная, до мурашек, капля пота. Проскользнула до вставших дыбом волос на крестце, скользнула под резинку совсем прохудившихся трусов, впиталась. Ее сестренки оказались проворнее, поспешая и догоняя опередившую их.

Рябой чему-то радостно улыбнулся и тут же подскочил, вцепился клещом в руку, вытащил из неровного и дрожащего строя. Кирилл не смог не посмотреть на нее, в несколько шагов ставшую такой близкой. Чуть слышно втянул воздух, пахнущий мылом, начищенной и смазанной кожей сапог и амуниции, еле уловимым запахом чего-то острого, пахнущего ею. И поднял глаза, встретившись наконец-то с ней взглядом.

Прицел винтовки бати, старый и надежный, помогавший убивать многих, зверей и не только, был теплее и не так опасен. Иллюзия жизни закончилась, протянув после набега и плена чуть больше трех месяцев. Нет никакой богини, нет никакой живой красоты. Есть лишь немного времени до пустоты. Скрытый талант собственной тощей задницей чувствовать неприятности у Кирилла также имелся.

– Это что такое? – ласково и мягко поинтересовалась Инга. – Что это?

Рябой подскочил, глянул, разом став белым. Не особо гладко выбритый подбородок заплясал, затрясся.

– Михаил!

Подскочил врач, присмотрелся к Кириллу.

– Хм, ну, ничего страшного. На лице недельной давности гематома, явно от удара рукой, кулаком, возможно, локтем. Хотя нет, вряд ли локтем. Им били вот здесь, бровь рассечена и зажила не далее, чем десять дней тому назад. Поднимите робу, Замятин.

Он поднял вверх тяжелую и шершавую ткань, не отрывая взгляда от голубых глаз.

– М-да… – врач покачал головой. – Я говорил, Инга, говорил и неоднократно – отдельное помещение, режим и питание нужно всем, хотя бы отдаленно подходящим по параметрам. Юноше повезло, мог умереть от чуть более точного и сильного удара.

Мог умереть, как интересно. А сейчас что, накормят, дадут выспаться, отмоют и отправят домой? Кирилка чуть не усмехнулся.

– Согласна. Второй! – из-за двери неслышно и быстро появился еще один оливкового цвета. – Сменить караул, начкара и этих двух – на шомпола, к третьему батальону. У них как раз подготовка к завтрашним стрельбам и чистка оружия. Замятин!