Андрей Гребенщиков - Сестры печали

– Ты должен попытаться отвернуть Зверя от проклятого места! Солдатик, там… я не могу описать, но там даже не смерть, что-то похуже…

– Хуже смерти? – это любопытно, но не более того. Я знаю, что не смогу увести Броню с ее пути. – Зул, хуже смерти только испоганенная жизнь, нам уже нечего бояться, мы в ней по самое горло.

– Ты не понимаешь!

Это он не понимает: я не «машинист», я такой же пассажир в мчащемся под откос поезде…

Мы на вершине горы, Зверь справился.

– Молодец, Бронька. Ты знаешь, на борту возникла легкая паника, не все члены экипажа, – делаю хорошую мину при плохой игре, – хотят в Суксун, будь добра, обойди чертово село.

Это все, на что я способен. Вопросительно гляжу на Зулука: «Доволен?»

Маркиз близок к отчаянию, нервно трясет головой, заламывает руки. Он такой разный, мне никогда не привыкнуть к смене его настроений… Впрочем, «никогда» может очень скоро закончиться, до него всего километр пути.

Зверь глух к моим похвалам и просьбам, его больше интересует крутой спуск, ведущий в небольшую долину в самом низу. Отдыха не предвидится, я обманул бестию. Прости, Бронька.

– Зулук, прекрати трястись, как баба, – ему все же удается пробудить во мне кое-какие эмоции, теперь он меня раздражает.

Склон горы под снегом покрыт ледяной коркой, и Зверь, проваливаясь в сугробе, поскальзывается. Тяжеленная туша словно бульдозер катится вниз, сгребая широкой грудиной снежные валы перед собой. И что мне особенно не нравится, четырехногий «каток» все набирает и набирает ход! Броня рычит и упирается всеми лапами, но что она может противопоставить льду и законам физики?

Бросаю быстрый взгляд на маркиза, в тайной надежде, что он сейчас заголосит «мы разобьемся, мы все умрем» и я с чистой совестью начищу его сумасшедший фейс, – руки чешутся давно и довольно настойчиво.

Не тут-то было, Зулук вновь удивляет – он, конечно, напуган, но в глазах мерзавца горит, нет, прямо-таки пылает надежда! Это шизофреническое создание готово разбиться к чертям собачьим, лишь бы избежать встречи с Суксуном! Гребаный гребун, да он молится о смерти!

Молитвы безумного суицидника, к счастью, не были услышаны, спуск закончился, мутанта с двумя пассажирами на загривке вынесло на небольшой горизонтальный уступ, так называемую «ступеньку» перед следующим, гораздо более крутым и продолжительным склоном. Маркиз страшно разочарован нежданным спасением, матом кроет судьбу, отказавшую в малой просьбе, я перевожу дух, стараясь не думать о дальнейшем спурте, Зверь отплевывается, прочищая пасть от набившегося в нее снега.

– Зум-зум, хорош сквернословить, уши в трубочку сворачиваются, – я уважаю хороший и меткий матерок, но маркиз начисто забыл о такой добродетели, как умеренность. – У нас еще будет шанс сдохнуть тебе на радость.

Он не слышит или игнорирует меня. Ну и хрен с тобой, паникер недобитый. Броня нетерпеливо переминается с лапы на лапу, никак не решаясь продолжить ненадолго прерванный слалом, – вот это проблема посерьезней. Я, черт возьми, боюсь! Страх поганой метлой прочистил мозг от хандры, сплина и прочих пораженческих настроений. Я хочу жить – вот единственно правильное и единственно возможное настроение!

– Тыковка, любовь моя, – льстиво треплю холку нашему транспортному мутанту, – будь осторожна: не спеши, звук не обгоняй, скорость света не превышай, за пределы разума не выходи! И мы тихой сапой докатимся до равнины, ладушки?

«Ладушки» застревают поперек горла: Броня подходит к краю склона, и я вижу то, что видеть не могу! По склону ползет мерцающая желто-оранжевым огоньком снегоуборочная машина и посыпает очищенную от снега трассу песком. Мои глаза выпрыгивают прочь из орбит, приходится придерживать их пальцами.

– Вашу Глашу! – говорю с невероятным трудом, отпавшая челюсть всячески препятствует членораздельной речи. – Зум, мальчик мой, скажи, мы вместе галлюцинируем?

– Если ты наблюдаешь дорожную технику, – Зулук больше не истерит, отчетливо слышу радостные нотки в кардинально изменившемся голосе, – то ты чертов бредовник! Мать твою!

– Грузовик со снегоуборочной лопатой, проблесковым маячком на кабине и сыплющимся из жопы песком, так? – на всякий случай уточняю, смысла в этом никакого, но молчать сейчас невозможно.

– Это еще не все, – маркиз загадочно улыбается.

Он прав, далеко впереди, в самом конце спуска, виден еще один источник мерцающего света. Только другого оттенка – радикально красного. И синего. Красный—синий, красный—синий… Светомузыка завораживает.

– Зу, я попал в твою шизофреническую фантазию? Сделай одолжение, дай мне побыть в ней подольше.

Зулук ржет, как сбрендившая от счастья лошадь и я не виню его: готовившийся к неизбежному человек получил шанс на жизнь. Моя эйфория не столь шумна и откровенна, но я тоже рад цветастым глюкам. Они не злые, не предвещают беды, не таят в себе опасности – это знаю я, это знает маркиз де Шиз. У данного знания нет никакого объяснения, но разве удача требует объяснений?

Зверь проверяет очищенную от снега дорогу: «контрольная» лапа не скользит по наледи, заботливо рассыпанный песок обеспечивает неплохое сцепление. Шаг, еще шаг, и мы осторожно спускаемся под углом, совсем немного уступающим сорока пяти градусам. Крутое местечко – в самом поганом смысле слова.

Броня идет плавно, без рывков, не проскальзывая и не теряя почву под «ногами». Я боюсь представить, что бы мы делали без… не могу подобрать правильное прилагательное к спасшей нас «снегоуборке» – призрачная, глюковая, нереальная? Пофигу, хоть трансцендентная, смысл от этого не меняется: ОНО НАС СПАСЛО.

– Зул, я после олимпийских богинь на заправке зарекся чему-нибудь удивляться. Скажи, коллега по «мультикам», чего мне сейчас делать с этим зароком?

– Забей его поглубже в беспросветность, – совершенно не теряется Сумасшедший Люк.

Грубый совет, от субъекта с интеллигентным диагнозом «шизофрения» невольно ждешь чего-то менее вызывающего.

Зверь движется в темпе «почтовой улитки», недавно порожденной моей фантазией. Медленно перебирает лапами, ежесекундно ожидая от коварного покрытия самого поганого подвоха. Я благодарен Броне за терпение и осторожность, стоит «полноприводному» мутанту споткнуться или потерять равновесие, и то, что называется легкомысленно-детским термином «полет кубарем», размажет нас в лепешку.

Снегоуборка, достигнув равнины и поравнявшись с источником конкурирующего мерцания, идет по большому диаметру на разворот – если мне не изменяет память, там незадолго до войны организовали круговое движение, часть потока прямиком шла на Суксун, другая по свежепостроенному кругу уходила на скоростную объездную – и теперь бьет неотрегулированным головным светом прямо в глаза. Она еле-еле ползет в горку, а задранные кверху фары нещадно слепят нас.