Алексей Молокин - Припять – Москва. Тебя здесь не ждут, сталкер!

– В общем, тут инструктировать-то особенно нечего. Вот это – инвалидная коляска с моторчиком, работает от вечных батареек, так что на ней, на этой коляске, можно в принципе и до Парижа доехать, только не советую, все равно не доедешь, поймаем. Твоя задача кататься по метро и валить диких мутантов. Повторяю для лохов – диких, остальных не трогать.

– А как их отличить, диких? – спросил Берет.

– Не боись, не перепутаешь, – ответил Карапет. – Тебя Борисыч, покамест вы с ним беседовали, прощупал на предмет способностей, их у тебя, как выяснилось, до хрена и больше, я даже тебе малость завидую.

– Это как он меня прощупал? – удивился сталкер. – У него что, аппаратура специальная с собой была?

– Аппаратура – это у головоногих, – презрительно махнул рукой Карапет. – У этих, которые в Лыткарино и прочих шарашках. А нашему Борисычу никакая аппаратура не требуется, он сам себе аппаратура. Знал бы ты, как его в Зоне звали…

Тут Карапет поперхнулся, замолчал и принялся усиленно жрать. Видно, рановато было еще Берету знать, как звали Борисыча в Зоне, а может быть, и вовсе не положено.

– Ну вот, – сыто отдуваясь, продолжал бандюк. – Значит, диких мутантов определишь, завалишь, окружающих лохов тормознешь, чтобы они не сразу врубились, что происходит. Потом берешь финкарь и вырезаешь у мутантов железы и прочую ценную муйню.

– Как это, «тормознешь»? – удивился Берет. – Я ничего такого не умею. И что за железы, какая еще муйня?

– Умеешь, – успокоил его Карапет, – еще как умеешь. Только сам об этом не знаешь, а припрет – так сразу научишься. А железы – это у кого где, у кого рядом с яйцами, у кого за ушами, но ты способный, ты в процессе просечешь. Кстати, вот книженция, изучи, там прописано, у кого какие железы или там муйня и как их доставать. Ну, как – это понятно, ножом вырежешь, нож я тебе привез. «Катран», редкость, цени заботу. Хороший, кстати, нож, у нас на зоне, правда, один мастерюга и получше делал, только давно это было…

Берет понял, что «на зоне» и «в Зоне» – понятия разные, как географически, так и социально. Впрочем, такие ли разные? И тут, и там – зоны отчуждения…

– Теперь оружие, – оживился Карапет. – Вот, держи!

На стол лег укороченный, почти обрез, дробовик «Ремингтон» двенадцатого калибра [5], несколько коробок с патронами и нож в кожаных ножнах.

– Вообще-то эту штуку америкосы придумали для копов, чтобы двери вышибать во всякие наркопритоны, но и мозги она выбьет за милую душу. В общем, будешь канать под покалеченного сталкера, – заключил бандюк. – Самое оно, с твоими ногами инвалидом и прикидываться не надо, все натуральное, как сиськи у поварихи Маруси. – Карапет гыгыкнул. – А когда начнешь ходить – Борисыч сказал, что через пару месяцев, – тогда подыщем тебе работенку посерьезней. Если жив останешься, конечно. В общем, с утра я за тобой заезжаю на тачиле и везу до метро, как фон-барона какого. А вечером, точнее, ночью, когда метро закроется, забираю и везу сюда. Вот мобила, позвонишь, откуда тебя забрать, заранее позвонишь, в Москве пробки, могу не успеть, да и не один ты у меня. Хабар сдавать мне, зажилишь – изувечу так, что всю оставшуюся жизнь полноценным инвалидом работать будешь. Понял?

– Чего тут не понять, – сказал Берет, – все яснее ясного, спускаешься в метро, находишь дикого мутанта, вышибаешь ему двери, а заодно и мозги, ежели таковые имеются, отводишь пассажирам и прочим цивилизованным мутантам глаза, чтобы они не видели всего этого безобразия, потом открываешь книжку, выясняешь, что у дохлого мутанта нужно отрезать, уши или яйца, отрезаешь и сматываешься. Всего и делов-то!

– Я знал, что ты пацан толковый, – довольно кивнул Карапет. Иронии он, как обычно, не почуял, а может, и почуял, только вида не подал. Так даже смешнее. – Ну, бывай, сталкер, вискарь я тебе оставляю, мне не жалко. Да… чуть не забыл, вот тебе аванец.

И положил на стол тонкую пачку, перетянутую резинкой.

– В долларах, цени, сталкер. В общем, завтра в девять начинается твоя трудовая жизнь. Дерзай с умом, и будет тебе щастье.

Ржанул напоследок и ушел.

Вагон мотало на стыках. Поздний поезд, не последний, так, наверное, предпоследний. Москва, метро… Колеса больше не отстукивают «Ночь на Бродвее», не современно, и вообще у нынешнего метро аритмия. Никто не слушает музыку дороги, никому нет дела до ритмов тоннелей и станций. В двадцать первом веке у каждого своя музыка, она звучит в заткнутых наушниками плееров ушах московских бройлеров – а как еще назвать этих перекормленных, словно вечно что-то переваривающих существ? Бройлеры, да и только! И по сторонам они не смотрят, зачем смотреть на людей, когда под носом плоский экран очередного модного гаджета? Люди по сравнению с айфоном – полный отстой, а уж против айпода и вовсе существа почти мнимые, оболочки бездушные, а душа – она там, в сети, там можно прикинуться кем угодно, а можно и быть самим собой. Настоящим. Все равно никто не разберет, какой ты, да и не важно это. Свобода в паутине… Абсурд, если вникнуть, да только некому вникать…

Первый час ночи в метро – время одиночек, изгоев дня. Истинные хозяева московских ночей в метро не спускаются, у них свои подземелья, пещеры, налитые до краев кислотным светом и кислотной же музыкой. И пусть их свет – всего лишь разновидность тьмы, но другого им и не надо.

Подземка – для жителей отстающих стран.

Усталые, стертые дневными заботами люди дремлют на сиденьях. Не стоит беспокоиться, никто из них не проспит свою станцию, у них инстинкт, они встанут, так толком и не проснувшись, и побредут к выходам, тыча пальцами в сенсорные экраны, сгинут с глаз, чтобы раствориться в спальных районах мегаполиса.

Пассажиры ночного метро – кто они? Работники умирающего дня, продавщицы, возвращающиеся домой после смены, мужчины и женщины, неинтересные друг другу, пустые, словно после бурной, но безлюбой любви. Город вылюбил их за день, за вечер, они полуживыми доберутся до своих нор, чтобы выспаться, чтобы быть готовыми на другой день все повторить. Каждый из них когда-то ждал, что вдруг произойдет нечто удивительное, и жизнь наконец-то начнется, но ничего не произошло, не началось, и они научились получать удовольствие от того, что есть, уподобившись своей музыке, состоящей из бесконечно повторяющихся одинаковых фраз. А души их давным-давно переселились во всемирную паутину. Или не души? Кто знает…

И поезд ночного метро застегивает сутки, словно бегунок на молнии пробегает по черному мешку с безымянным трупом дня.

По вагону медленно ехала инвалидная коляска. Сталкер. Скорее всего нищий. Последнее время их много появилось в Москве. Когда-то в метро побирались ветераны Афганистана, настоящие и фальшивые. Фальшивые выглядели убедительней, им подавали больше. Потом – ветераны кавказских войн. Тех самых, которых как будто не было, так что непонятно, откуда в Москве взялось столько калек. А теперь вот – сталкеры. Их здесь вообще никто не ждал, неизвестно, какую заразу они притащили из проклятой Зоны Отчуждения, неизвестно, что им понадобилось в столице и почему они не остались там, на берегу Припяти?