Юрий Иванович - Шагнуть в неизвестность

Отойдя в сторону, я первый успел задать вопрос уже приоткрывшему рот Крусту:

— Сегодня я могу повторить касание?

— Нет. Следующий раз не ранее чем через рудню. Раньше ты и не приблизишься к лобному камню.

То есть в любом случае получалось наше свидание с курганом не скоро. Хотя можно будет еще один день потратить на розыск новых и перепроверку старых символов. Или не стоит отвлекаться?

Моя отрешенность не слишком понравилась хранителям.

— Почему ты так долго стоял у камня без движения? Тебе не хотелось музыки?

— Понятия не имею. Нахлынули воспоминания последних дней, детство вспомнил, подружек. А почему не крикнули?

— Ты все равно ничего не услышал бы.

Действительно увлекся я переговорами, по сторонам совсем перестал смотреть. Зато теперь беспокойство в голосе Леонида несколько расстроило:

— Ты словно сам в камень превратился. А ни достать, ни подтолкнуть никто не может. Не слишком ли?

— Извини. И это… спешим к выходу.

— Как?! — обиделся мой товарищ. — А осмотреться? Да таких чудес и в сказке не увидишь!

— Насмотришься еще! — многозначительно пообещал я, тайным знаком показывая, что времени у нас мало. — Но потом. Сейчас нас ждут великие дела!

Действительно ждали. И на удивление великие. Но не дела, а две кареты с гербами императорской фамилии на боковинах. Кажется, не только меня поразило, что роскошные кареты осмелились въехать на площадь и доехать по ней до широкой лестницы, ведущей из кургана. Все хранители нахмурились и возмущенно зароптали при виде такого святотатства и нарушения вековых правил. Но несколько разряженных вельмож и парочка обвешанных медалями и орденами военных проигнорировали это возмущение, показывая, что оно их совершенно не озаботило. Самый видный и представительный генерал (а может, и маршал?) сделал нам шаг навстречу и заорал так, что многие паломники по сторонам присели от громового голоса:

— Да здравствуют великие воины, убившие подлого императора мерзких людоедов! Да здравствуют бароны Цезарь Резкий и Лев Копперфилд! Ура!

Многократное «Ура!» рвануло воздух со всех сторон. Причем с каждым разом восклицание повторялось громче и с завидным энтузиазмом. Кажется, кричали все, от паломников на лестнице и на площади до горожан на примыкающих улицах. Даже Круст со своими коллегами орал как оглашенный, вздымая руки в небу. Еще бы: как ветеран последней крупномасштабной войны, он прекрасно понимал важность потери самого главного аспида дли людоедской империи.

Естественно, что вначале мы ничего не поняли толком, принимая происходящее за какую-то ошибку или плохой розыгрыш. Хотя логика подсказывала: с такими вещами в Рушатроне шутить не станут. А моя фотографическая память великого художника чуть позже с идеальной точностью показала перед мысленным взором последнюю картинку нашего обстрела толпы людоедов из нашей пещерки. Вот я прицеливаюсь, ют мишень моя валится на спину, а ее собственными телами пытаются закрыть другие зроаки. Неужели тот самый властительный аспид и оказался самым главным во всей империи Гадуни?

Хм! А мне он простым полковником показался.

Когда шум на площади и ее окрестностях стал стихать, увешанный орденами и эполетами маршал вновь обратился к нам своим громовым голосом:

— Господа Резкий и Копперфилд! Его императорское величество желает наградить вас личной аудиенцией, а также прочими достойными дарами за совершенный подвиг. Поэтому приказал нам доставить ваши милости во дворец немедленно! Прошу в кареты!

Он барским жестом указал на площадь и даже сделал предупреждение начинающим толпиться поблизости паломникам и горожанам:

— Дорогу героям!

Меня не слишком волновала предстоящая эпопея с разоблачением самозваных баронских титулов. Как говорится, победителей не судят. А вот рекомендация как можно быстрее покинуть Рушатрон показалась намного более важной, чем попытка не обидеть первого человека Моррейди отказом. Да и слово «приказал» мне очень не понравилось. Так нас и вообще потом из дворца не выпустят. Причем не обязательно в подвалы закроют, просто заставят оставаться на празднике жизни силой. И все. «Большая чистка» нагрянет вовремя, а два землянина окажутся полными покойниками. Кстати, про друга Леонида не стоит вспоминать в своих речах, ведь закон неприкосновенности кандидатов в хранители на него не распространяется.

Поэтому я вначале и шага не сделал. Чем уже до глубины души поразил всех присутствующих вокруг людей. Ну а дальше еще и словами вкупе со своей неслыханной вежливостью добил:

— Несравненно счастлив получить аудиенцию у его величества, императора Моррейди! Но в данный момент никак не могу! — Тишина повисла такая, что отчетливо послышался звон каких-то соприкоснувшихся между собой орденов, — Во-первых, мне надо обдумать предложение Сияющего кургана стать его хранителем. Ну а во-вторых, когда мы сражались со зроаками, то взяли на себя определенные обязательства в честь наших павших боевых товарищей. Поэтому до момента их выполнения не можем участвовать ни в многолюдных празднествах, ни в награждениях. Надеюсь, его величество правильно поймет и должным образом оценит наше самопожертвование и временный отказ от почестей.

И вот только потом мы тронулись в путь. Причем Леонида мне пришлось тащить за собой, словно ребенка, за рукав. Чуть позже за нашей спиной послышался топот, и мне показалось, что это по наши души: сейчас вывернут руки, заткнут рот кляпом, дабы не орали громко, и с размаху бросят в позолоченную карету. Плевать, что с императорскими гербами.

Повезло, не схватили. Просто Мелен Травич чинно пристроился сзади нас со своим десятком. Так и прошли мы мимо карет, мимо толп застывших свидетелей этой сцены и поспешили в южную пейчеру. Никто нас не окликал, не пытался догнать, и подозреваю, что тому тучному маршалу с громким голосом наверняка сегодня креп ко достанется. Если вообще не разжалуют в рядовые. Но неприкосновенность избранников Сияющего кургана все-таки сработала: пока такой неслыханный, пусть и самый вежливый отказ великому императору оставался безнаказанным.

А вот в пейчере нас ждали очередные сюрпризы. Вначале мне очень не понравился вид Емляна. Хозяин гостиницы нервно поводил головой, вытирал крупный пот со своих залысин и всеми способами старался не встречаться с нами взглядом. Причем впервые в своей жизни я заметил над головой у другого человека какие-то непонятные для меня фиолетовые сгустки воздуха. Где-то с минуту я молча присматривался к этим сгусткам, пока не сообразил, что они соответствуют глубокому раскаянию. Не знаю точно, что именно способствовало убеждению в таком соответствии цвета и состояния души, но поверил в это быстро. Что-то такое нехорошее старый ветеран последней войны со зроаками натворил однозначно.