Юрий Иванович - Рыцарский престол

Вот как раз в первые моменты взлета и произошла трагедия. Тремя террасами выше, где вначале, казалось, никого не было, вдруг вскочило на ноги около трех десятков разнообразно одетых мужчин. Но у каждого из них в руках оказался тяжеленный боевой арбалет. Тот самый, болт из которого с близкого расстояния пробивает одоспешенного рыцаря навылет. А ведь до перил балкончика всего-то было метров пять. И все тридцать болтов со страшным хрустом вонзились в плоть сайшьюна и наездника.

Находящаяся на демонической стороне трияса не получила и царапины, а вот Зэро с Семеном в момент покрылись пузырящейся сукровицей. Видимо, в последний момент, перед самой своей смертью, шмель-транспортник попытался отомстить за коварное нападение и даже сделал разворот в сторону покрытой предателями террасы. Но только того и достиг, что грузно рухнул на мраморную плитку пола.

И умер, скорее всего, еще в полете.

Тогда как все тридцать мужчин потянулись за своими мечами и кинжалами, чтобы добить великого Загребного. Наверняка они ждали не только его, но и молодого императора. Наверняка хотели уничтожить обоих, единым залпом. Но первый рыцарь не смог подняться после тяжкой пьянки и где-то задерживался, а непонятный Загребной мог не просто улететь и скрыться от залпа, но и сам заметить нападающих, поднять тревогу, закрыться магическим щитом, да все, что угодно, мог сделать. С него станется.

Так думали ставленники уже казненных и арестованных бывших правителей Жармарини. Еще они думали, даже были уверены, что уж теперь Загребного ничто не спасет. Не успеет спасти! Даже Сапфирное Сияние не успеет.

Но они забыли про демонессу! Да и не могли ее увидеть! И еще только первые из предателей заносили мечи для замаха, а их головы уже слетали с плеч, как кочаны капусты. А когда Сапфирное Сияние все-таки добралось своей мощью до покусившихся на жизнь своего ставленника, то из тридцати человек на террасе в живых оставалось только шестеро. Но и они погибли скорее не от зеленоватого пламени, а от рассекающего это пламя лайкрового меча.

Всего лишь через несколько мгновений, как узнала позднее вся империя, сгорели в зеленоватом пламени все пятеро арестованных в Октавии баронов-заговорщиков, помощники убийц в прилегающих к террасе помещениях, а также с десяток человек из высшего жармарининского дворянства, которых потом признали тесно связанными с заговорщиками. Но страшнее всего, что чуть позже в страшных мучениях, сгорая заживо в считаные минуты, погибли все родственники вышеперечисленных людей. Даже старики. Даже малолетние дети. Даже беременные женщины. Все!

Настолько жестоко мстило Сапфирное Сияние за смерть своего ставленника. Вернее, не за смерть, но так наверняка показалось в тот момент самому сильному бестелесному демону планеты. А может, и не показалось, может, он просто захотел напомнить людям, насколько он безжалостен и как далеко простирается его сила. Потому что определить даже самых далеких, порой весьма многочисленных родственников, а потом и уничтожить их страшной смертью не под силу больше ни одному существу.

Да и живым ли существом было Сапфирное Сияние?

В своем кровавом бреду лишь по случайности оставшийся в живых Семен видел огромного демона: то просто смерчем, полыхающим молниями; то массивным ледником, подминающим под себя все живое со скоростью несущейся лошади; то гигантским цунами, закрывшим все небо и готовым втоптать в дно океана любой проблеск жизни. Чем угодно, каким угодно, но только не живым, только не думающим существом. Потому что живые существа так не поступают.

Огромный металлический крейсер с яркой надписью на борту «Лунный» величаво стоял на якорях посреди реки Кобрь и с ленцой попыхивал черным дымом из одной трубы. Неутомимый Лука Каменный уже целую неделю доводил прямо здесь, на виду всего Вадерлона, паровые машины корабля до нужной эксплуатационной кондиции. От этих работ огромное железное тело вибрировало, порой дрожало и дергалось, что доводило триясу Люссию почти до белого каления. В который уж раз она врывалась в трюм с намерением закатить страшный скандал неусидчивому землянину и всякий раз, взглянув в его печальные глаза, разворачивалась и уходила. Этому иномирцу тоже было необычайно больно за недавнюю трагедию. И кроме как загнать себя непосильной работой, у него ничем не получалось успокоить собственное сознание.

Да и Семен всегда утверждал, что гул паровых машин его основательно взбадривает и прибавляет настроения.

Вспомнив о своем любимом, демонесса сдержала свой вздох и наконец-то прислушалась, о чем ей пытается втолковать в голову парочка работающих на нее археологов:

– Трияса, да ты хоть сама присмотрись внимательно! У тебя ведь уровень за сороковой. Неужели ничего внутри не просматриваешь?

Старший из пары родственников чуть ли под нос совал Люссии ногу одной из статуй, части которых он с сыном собрал в четырех королевствах.

– Да что я, мрамора не видела! – в раздражении хотела отмахнуться уже демонесса, но в последний момент все-таки смилостивилась: – Ну и что там этот Шабен из Зари рассмотрел?

– Да он сам толком понять не может, говорит, умений не хватает. Но с какой-то маниакальной настойчивостью утверждает, что внутри ноги – мрамор жидкий.

– А-а! А я уже испугалась, что недоваренный. Эх, ладно! Давай и я присмотрюсь. Как говоришь? Сквозь ногу на солнце смотреть?

– Ага! Ну и плюс еще разное магическое зрение надо комбинировать друг с другом.

– Хм! Да нет, ничего не вижу! – бормотала она, подняв деталь статуи у себя над головой и вращая ее в разные стороны так и эдак. – Камень как камень. Тут бы, конечно, Виктора позвать, но он только ночью освободится, какое уж там солнце. Или ждать, пока Семен поправится. Но ему еще неделю лежать, а потом вообще напрягаться будет вредно.

Демон-археолог виновато кашлянул в кулак, как-то странно помычал, а потом все-таки решился:

– Трияса, а разве он еще не поправился?

– Вообще все удивляемся, как он выжил.

– Кхе-кхе. Но ведь вот он, уже по палубе гуляет.

Сказал и еле поймал, а потом и положил на стол рухнувшую прямо на него мраморную ногу. Настолько резко демонесса от себя отшвырнула древний раритет и резко оглянулась назад. А там, со стеснительной улыбкой выздоравливающего школьника, к ней двигался, осторожно опираясь на некое подобие палочки, до жути бледный Загребной. Еще и пытался при этом делать вид несправедливо забытого и брошенного:

– Я там валяюсь, словно пенсионер, а тут такая красота, солнышко, спорят о чем-то. Дай, думаю, и я прогуляюсь.

От переживаний и избытка эмоций Люссия заметалась вокруг него, закружилась словно ураган, из которого только и вылетали отдельные фразы: