Никита Аверин - Метро 2033: Крым

– А я шмаль вообще не уважаю, – заявил второй. – Вот бухло – это да. Самогонка на ореховых перегородках…

– А в Сечи, говорят, бурячиху гонят, – мечтательно протянул первый.

– Вот станет батька Гавриил гетманом – будет у нас и шмаль, и самогонка, и баб сколько хошь! – поддержал беседу второй.

– А эту, эту-то видал? – разволновался первый. – Ну, которая Тапилины дочь? Ох, красивая девка!

– Но-но! – оборвал его второй, видимо, постарше и поумнее. – Тебе за это батька чуб укоротит, вместе с головой! Девка эта – не для забавы, а для торговли, за нее батька булаву себе выторгует!

Ничего нового Пошта из подслушанной беседы не узнал и решил ее прекратить. Можно было, конечно, пустить в дело нож, но оставалась вероятность, что кто-то из часовых успеет пальнуть. На фоне радостных салютов праздника это не очень страшно, но все же… И тут Пошту осенило.

Он бесшумно вернулся ко входу, наступил тяжелым ботинком на слизня и одним взмахом ножа располовинил гадину. Половинки тут же растеклись в разные стороны, рассерженно шевеля псевдоподиями. Пошта надел перчатки, убрал нож, взял по слизню в каждую руку и вернулся к окну.

Стеклопакета в раме давно не было, и листоноша аккуратно высунулся наружу.

Снизу маячили две макушки часовых – одна выбритая, с оселедцем, а вторая – покрытая коротким жестким ежиком. «Сойдет», – подумал Пошта и с размаху налепил слизней на макушки.

Раздался противный чмокающий звук.

Часовые замолчали на мгновение, а потом продолжили беседу как ни в чем не бывало:

– А все-таки степная шмаль – не такая, как партенитские шишки.

– А я шмаль вообще не уважаю. Вот бухло – это да. Самогонка на ореховых перегородках…

– А в Сечи, говорят, бурячиху гонят.

– Вот станет батька Гавриил гетманом – будет у нас и шмаль, и самогонка, и баб сколько хошь!

Все, дело было сделано – теперь, пока слизни переваривают их мозги, часовые будут повторять, как заведенные, последние пару минут своего не слишком осмысленного диалога. И ежели какой-нибудь проверяющий пройдет мимо, то ничего странного не заметит. Казаки и без слизней вели не самые содержательные беседы.

Пошта вылез из окна, снял с разгрузов казаков четыре гранаты – по две «лимонки» и пару светошумовых (глаза у бойцов Ступки были белые, остекленевшие) и двинулся на шум праздника.

Вечеринка, похоже, достигла своего апогея.

Костер развели на центральной площади хутора – если так можно назвать пятачок не перекрестке под единственным и давно не работающим светофором возле сельпо и опорного пункта давно не существующего ГАИ. В качестве дров использовали все, что могло гореть, – от поломанных стульев и парт из соседней школы до старинного пианино, которое горело неохотно, воняло лаком, стреляло искрами и издавало стонущие звуки.

А вокруг костра собрались казаки во главе с Гавриилом Ступкой. Гремела музыка, надрывалась «веркасердючка», палили в воздух «калаши», рекой текла самогонка, визжали девки, хохотали мужики.

Веселье было в самом разгаре.

Возле костра дрались двое казаков в противогазах и латексных защитных костюмах. Один размахивал нагайкой, другой – бейсбольной битой. Судя по ликующим воплям толпы, это был местный вариант гладиаторских боев. Первый казак, повыше, старался держать дистанцию и работал в защитной манере; второй же пер напролом, махал битой, как бревном, огребал нагайкой, шипел от боли и снова пер вперед.

Вот первый присел. Захлестнул плеткой ногу второго. Дернул. Второй упал. Первый тут же прыгнул на него, сел сверху и торжествующе сорвал противогаз – сначала с противника, потом с себя. Как выяснилось, казак с нагайкой оказался казачкой, а ее противник, по всей видимости, ее мужем (или ухажером), потому что схватка закончилась страстным поцелуем под рев толпы.

Казаки были настолько увлечены происходящим действием, что их можно было резать по одному – и никто бы и не заметил, но это в планы Пошты не входило. В первую очередь надо было спасти Олесю. А для этого хорошо бы для начала ее найти…

Пошта обошел площадь с народными гуляниями по периметру и двинулся в сторону мрачного здания, в котором угадывалась ставка вахмистра (ну, или местная тюрьма). Стены здания были испещрены выбоинами от пуль, похожими на оспины, окна заложены мешками с песком. У входа кемарил, навалившись на древнюю трехлинейку, сонный охранник.

Пошта выпрямился, придал лицу выражение расслабленно-дебиловатое, походке – легкую неуверенность, и подошел к часовому.

– Ты чего тут стоишь? – чуть заплетающимся языком спросил листоноша. – Там уже пьют. Там ве-се-ло!

Часовой нахмурился, вглядываясь в Пошту.

– Ты кто?

– Конь в пальто, – не очень оригинально, зато в рифму ответил листоноша и вырубил часового одной размашистой оплеухой. Предплечье врезалось в шею пониже уха, прямо в каротидный синус, часовой обмяк. Пошта одной рукой подхватил его падающее тело, а второй – трехлинейку, бережно опустил и то, и другое на землю, а потом неслышной и невидимой тенью проскользнул в здание.

Интуиция его не обманула – это оказалась тюрьма. Олеся, зареванная, бледная и слегка побитая (с фингалом под глазом) сидела в клетке, обхватив колени руками.

– Пошта! – вскинулась она при виде листоноши, ударилась головой о прутья клетки и зашипела от боли.

– Тихо ты! – одернул ее Пошта. – Ключ где?

Клетка была заперта на амбарный замок.

– Не знаю, – проблеяла Олеся.

Пошта мысленно выматерился, вернулся на крыльцо, подобрал трехлинейку. Плод инженерного гения Мосина, может быть, и уступал современным образцам огнестрельного оружия по баллистическим характеристикам, зато в деле сбивания висячих замков ему по-прежнему не было равных.

Два удара прикладом, и замок полетел на пол, а Олеся бросилась на шею Поште.

– Уходим! – прошипел листоноша. – Тихо и быстро!

Из здания тюрьмы выбрались без приключений, а вот когда попытались миновать празднество вокруг костра, беглецов все-таки заметили.

– Эй, молодежь! – окрикнули их. – Айда танцевать!

Вместо ответа Пошта кинул две гранаты – «лимонку» и светошумовую.

Сначала бахнула «Ф-1» – негромкий хлопок, свист осколков, вопли, боли, а потом долбанула СШГ. На такой дистанции эффект от нее был сравним с ядерным взрывом: ярчайшая, выжигающая сетчатку вспышка, звуковая волна бьет по ушам… Пошта успел зажмуриться и открыть рот, чтобы уравновесить давление в ротовой полости, и даже закрыл ладонью глаза Олесе. Но девушку так долбануло звуковой волной, что она едва не потеряла сознание, обмякнув в руках Пошты.

Хорошо еще, что казаки тоже расползались от костра на четвереньках, кто – посеченный осколками, кто – оглушенный и ослепленный. По расчетам листоноши, это давало ему фору минут в десять – достаточно, чтобы добежать до Одина.