Александр Афанасьев - У кладезя бездны. Адские врата

Седой, пожилой бюргер уже встречал меня с пластиковой карточкой водительского удостоверения в руке.

– Я что-то нарушил, герр офицер?

Я мельком глянул в салон.

– Ничего. Простая проверка, извините. Счастливого пути, можете ехать…

Вторым был североамериканский «Шевроле Тахо», довольно популярный здесь, третьим – большой фургон «Опель». Никто не обращал внимания на мои гражданские брюки, на мой автомат с глушителем на груди, каким местные полицейские не пользуются. Все останавливались, я заглядывал в салон или в кузов и желал счастливого пути. И, уже заканчивая проверку «Опеля», я увидел вывернувший из-за поворота дороги микроавтобус «Ауто Юнион – Каравелла» в полноприводном исполнении и с тонированными стеклами. Почему-то сразу понял – они.

– Можете ехать! – я махнул рукой.

«Ауто Юнион» начал притормаживать – и тут его мотор взревел, и он пошел на обгон, весьма опасный, почти впритирку к отъезжающему с обочины «Опелю». Водитель «Опеля» дал длинный, негодующий гудок, я выхватил «Беретту» и выстрелил в воздух.

Снайперы отработали блестяще, почти как группа по борьбе с терроризмом. Бить по водителю было нельзя, машина с погибшим водителем на спуске горной дороги – страшный снаряд. Короткая пулеметная очередь ударила по двигателю, выводя его из строя, снайпер прострелил правую переднюю покрышку. Ювелирный выстрел, прострелить спереди покрышку движущейся машины сложно, почти даже невозможно. Справа был не обрыв, не встречное движение, справа была посыпанная гравием узкая обочина, а за ней, как часто здесь бывает, – ограда чьего-то частного альпийского луга. «Ауто Юнион» потащило влево, на обочину, водитель попытался выкрутить руль (если бы получилось – скорее всего, перевернулся бы) – но в этот момент его настигла очередная точная пуля.

Я бросился бежать за бороздящим гравий, теряющим скорость «Ауто Юнионом». Вряд ли я бегал когда-то, как я бегал в эту ночь…

Кто-то толкнул боковую дверь, когда я был на расстоянии пары метров от машины, из салона не стреляли, и меня на мгновение пронзила страшная мысль – мы просто убили невинных людей, просто устроили стрельбу на дороге и убили невинных людей. Еще раз выстрелил снайпер, я не видел по кому, снайперам не был виден салон с их позиции, действовать сейчас мог один лишь я. Вместо того, чтобы пытаться проникнуть в салон «Ауто Юниона» через боковую дверь, я дважды выстрелил в тонированное заднее стекло, под самый верх, чтобы выбить его и чтобы ошеломить боевиков в салоне. Выстрелил под самый верх так, чтобы пули ударили в крышу машины, а не в чью-нибудь голову. Ударил стволом пистолета по пошедшему трещинами стеклу, выстрелил в ублюдка в салоне – он уже целился в меня из чего-то, напоминающего автоматическое ружье. Еще один все-таки вывалился из салона через открытую боковую дверь – и был мгновенно убит несколькими снайперскими пулями…

– Хенде хох!

Кричать было уже некому – в салоне не было живых. Пахло кровью…

Неужели…

Держа пистолет наготове, я подошел к сдвинутой боковой двери, около которой лежало тело мужчины, одетого в альпийскую парку с капюшоном. Мельком заметил лежащий под рукой пистолет-пулемет «Беретта 12», видимо, и это – мафиози на службе проклятому Риму. Впереди сидели два человека, оба были мертвы, водитель навалился на руль, второй откинулся на сиденье назад с половиной головы.

Черт, фонарь… ничего не видно.

Фонарь у меня был только один – на пистолете-пулемете, висевшем поперек груди, я перехватил оружие, привел его в боевую готовность, включил фонарь. Луч света метнулся по салону… еще один мужчина, в такой же альпийской парке, его уже застрелил я. В проходе лежит «SPAS-15», пахнет кровью, и стекла тоже забрызганы кровью.

Господи… как я решился на такое.

Сунулся в салон, уже мысленно попрощавшись и с сыном, и, наверное, с собственной жизнью. Сзади, в проходе между сиденьями, прямо на полу что-то лежало, накрытое какой-то темной тканью. Откинув ткань, я увидел Ника.

Своего сына. Которого я не видел уже четыре с лишним года…

Сначала мне показалось, что он мертв, потом понял – дышит. Ублюдки накачали его каким-то снотворным, чтобы тихо, без лишнего шума довезти до Женевы или еще куда.

Я так и сел – прямо в салоне. Не было никаких сил, как батарейку вынули. Если бы не немцы, вытащившие из «Ауто Юниона» и меня, и Ника и засунувшие нас обоих в вертолет, – так бы и сидел там до приезда полиции…

Что же мы творим…

Вертолет сел в бизнес-секторе аэропорта Женевы, там еще не перекрыли движение, богатые люди – это святое. Ник так и не просыпался, Ксения держала его так, что никакая сила не могла бы вырвать его из ее рук. Она не плакала, не истерила – просто вцепилась в своего (нашего, но эти слова запрещены) сына и не отпускала.

Когда приземлились – увидел в паре стоянок от нашей посадочной зоны маленький реактивный «Дорнье», готовящийся ко взлету, и «Мерседес», стоящий около него. В одном из людей узнал оберста Ганса Зиммера, главным образом по сигаре.

Я вышел из вертолета первым, затем Дитер осторожно вывел Ксению – она так и была босая, ей сейчас было ни до чего…

– Пошли. Вон наш самолет.

Ксения ничего не ответила – шок, в таких случаях надо либо заставить проглотить пятьдесят грамм спирта, либо как следует отхлестать по щекам. У меня не было ни времени, ни сил делать подобное…

– Дитер, веди ее к самолету. Осторожнее.

Оберст Зиммер мрачно смотрел на нашу процессию.

– Ты полный псих, русский. Хвала Богу, что мы воевали и воюем на одной стороне…

– Теперь ты для меня всегда прав, Ганс. Всегда…

Швейцарский немец махнул рукой:

– Пустое. Садитесь быстрее, мне теперь тоже тут лучше какое-то время не появляться. Цел?

– Цел, только накачали какой-то дрянью. Ты уверен, что твое поместье безопасно?

Зиммер мрачно усмехнулся.

– Оно не мое, а всей моей семьи. Восемьдесят тысяч гектаров охотничьих угодий и пастбищ, больше двухсот человек, и все с винтовками. Все там знают нашу семью, помнят отца, деда и даже прадеда – в том числе негры. Швейцарцы там воспринимаются… несколько по-другому, нежели немцы. Ближайший нормальный аэродром в паре сотен километров, и тем, кто захочет преодолеть эти пару сотен километров, – придется проехать через племенные территории. А у меня там есть даже «максимы», одним из которых мой прадед покорял этот континент. Если кто-то осмелится сунуться – тем же вечером я повешу его скальп над камином и выпью рейнсвейна за упокой его души.

– Ты пьешь рейнсвейн, Ганс? Никогда бы не подумал, что ты способен на что-то, кроме шнапса…

Старый оберст хитро подмигнул:

– У меня и томик Пушкина найдется в библиотеке. Ты зря не принял мое приглашение поохотиться в Африке.