Вадим Громов - Искалеченный мир

— У нас ангел-хранитель один на всех. Другого объяснения я не найду… — Шатун угрюмо посмотрел на неё, в глазах у него ещё только затухали картинки из злого волшебного фонаря, на которых величественный город становился одним большим облаком пыли.

— Что это было? — пришёл в себя Книжник.

— Лично меня гораздо сильнее волнует вопрос, что ещё будет. — Лихо украдкой посмотрела на свои руки, проверяя — не дрожат ли пальцы. Пальцы не дрожали.

— Ебулдыцкий шапокляк. — Алмаз вышел из машины, прошёлся взад-вперёд, окончательно растворяя в бесцельных движениях овладевший им мандраж. — Если так дальше пойдёт, то, когда мы доберёмся до места, от планеты останется нечто невразумительное. Что такое «охренеть», и как с этим не закорешиться.

— Вполне возможно, — Шатун тоже вылез из машины. — Чего уж невозможного…

— Эй, депрессия! — Лихо покинула кабину и присоединилась к друзьям. — Сопли со щиколоток стряхните. Надо же — как всё плохо, оказывается! Я вам, унылым, сейчас покажу меланхолию.

— Да никто в уныние не впадает, — сказал Шатун. — Поедем дальше, никуда не денемся. Просто в словах Алмаза действительно есть крупицы здравого смысла…

— Ты так рассуждаешь, как будто уже сидишь под последней берёзкой, а вокруг — полный вакуум. — Лихо хлопнула громилу по плечу. — Мне, положа руку на сердце, тоже хочется, чтобы проехали мы от Суровцев и до Байкала с прибауточками. И в каждом городе встречали нас разносолами и девок красных вам обоим в койку запихивали. Ну, чего скуксился? Вякни что-нибудь в возражение, острить не буду.

— Да понимаю я…

— Осчастливил ты меня до неузнаваемости. — Лихо дёрнула щекой. — Я, дурочка наивная, думала, что мне только Книжнику придётся мораль читать со всем прилежанием. А тут такая оказия приключилась… Так вот, дорогие мои. Я имею неудовольствие высказать вам всё, что думаю по этому поводу. И буду очень надеяться, что после этого мы либо свернём эту тему навсегда, либо наш творческий союз окажется на грани краха. Чего бы очень не хотелось — если откровенно. Пока на этой земле будет цела хоть одна молекула, на которую можно будет устало помочиться после решающей битвы, я продолжу упираться рогом до последнего. И насрать — какие вихри враждебные будут вокруг расчехляться. Понятно?

— Да ладно тебе, — Алмаз стушевался под её напором. — Никто оглобли не разворачивает. Имеем мы, в самом-то деле, право на эмоциональную разгрузку? Хоть иногда?

— Имеете, — кивнул блондинка. — Но только очень ограниченное, и только тогда, когда я разрешу. А то началось — Андреича нет, дисциплинка сразу в минус покатилась с дребезгом и перезвонами. Хрен вам! Последний раз говорю — никого насильно удерживать не собираюсь. Если чувствуете, что где-то в душевной конструкции подпорочка расшаталась и с пары гаек вот-вот резьбу сорвёт — идите своей дорогой. Если остаётесь — будьте любезны, соответствуйте. В полной мере.

Шатун с Алмазом синхронно кивнули, не отводя глаз.

— Будем.

— Родные мои! — Лихо широко улыбнулась, но глаза оставались не до конца освободившимися от сомнения. — Мы ж с вами не одного камнереза схарчили! Я всё понимаю — мы не какой-нибудь там спец-наз-вас-чих-пых. Нас на всё это, или хотя бы что-то примерно похожее, не натаскивали. Но выпало это всё — нам. Андреич, царство ему небесное, людей из нас сделал. Непоследних, что очень немаловажно. Мы теперь за него, за Германа, за Митрича, за любую урну в Суровцах должны рвать всё, что встанет поперёк нашей тропинки. И если родина требует сделать это совершенно не приспособленной для подобных задач частью организма — приспособим и сделаем. Так ведь?!

— Так, — отчеканил Алмаз. — Мне только одно непонятно.

— Что?

— Почему мы до сих пор не едем в нужном направлении. Время, время! По коням!

Он направился к водительскому месту. Шатун полез в кабину «Горыныча», грозно бормоча что-то себе под нос. Лихо улыбнулась. Тусклая ряска сомнений больше не колыхалась в её глазах. Блондинка залезла в машину, и внедорожник покатил дальше.

— Книжник, расклад нам озвучь, — сказал Алмаз. — Куда, чего, сколько…

— Тебе покилометровую раскладку дать или можно не извращаться? — ехидно спросил пришедший в себя очкарик.

— У кого-то прорезалось чувство юмора? — поинтересовался Алмаз. — А как насчёт марш-броска впереди «Горыныча»? Если Лихо дала обет больше не ущемлять твою гордость — то я-то ни в чём таком не расписывался…

В глазах Книжника вспыхнула необъятная печаль человека, только что научившегося летать и тут же получившего предписание на сдачу перьев и пуха на нужды государства.

— И что это у нас пессимизм аж зашкаливает?! Только что хохмил, жизни радовался… — Алмаз посмотрел на пригорюнившегося очкарика в зеркало заднего вида. — Да не чахни ты, ёпт… Ты ж теперь полноценный член коллектива, привыкай. Зазря тебя гнобить никто не рвётся, но в плане юмора — ответка будет прилетать по максимальному тарифу. Вникаешь?

— Вникаю. — Печаль из взора Книжника испарилась. — Значит, так. Ближе всего к нам — Чебоксары, потом Казань. Если всё пойдёт гладко — до Казани, я думаю, доберёмся без вопросов. Километров около четырёхсот… Потом Набережные Челны. Ещё две с лишним сотни километров. На сегодня, я думаю, хватит. Или сразу до Улан-Удэ пойдём? Я могу…

— Я знаю, что ты можешь. Но я бы на твоём месте поберёг силы для решающего боя. А он будет, чтоб мне так жить…

Чуть больше полутора сотен километров, разделяющих Чебоксары и Казань, «Горыныч» преодолел за неполных три часа. Недалеко от бывшей столицы Татарстана перекусили в придорожной харчевне, расставшись с тремя обоймами от «Фаворита» и одной «УРкой». Поздний обед прошёл без эксцессов. Хозяин точки общепита, уважительно косясь на Шатуна и покарябанную физиономию Лихо, расстарался на вполне соблазнительный дастархан.

— До Набережных почти три сотни ехать. — Алмаз выковырял из щербинки между зубами мясное волоконце. — Может, здесь задержимся? А с рассветом покатим.

— Сейчас разберёмся. — Лихо потянулась и направилась к торговцу калориями. — Скажите, любезный…

Через минуту она вернулась.

— Поехали. Шеф-повар уверяет, что до Набережных Челнов не дорога, а просто загляденье. Не хватает только красной ковровой дорожки поверх… У него, кстати, горючкой можно разжиться. Аж сто литров предлагает. Надо брать, хотя ценник безбожный. Снимаемся с якоря, мальчики.

— Спрашивать, не надул ли он тебя, — просто оскорбительно. — Алмаз поднялся из-за стола. — Хотя рожа у него продувная, м-да… Впрочем, согласно канонам, какая ещё «вывеска» может быть у придорожного кабатчика? Сходится по всем аспектам. Поехали.