Александр Афанасьев - У кладезя бездны. Бой вечен

Монахи были какими-то странными. Они вели хозяйство и покупали то, что им недоставало, на городском рынке – например, мясо и оливковое масло – причем в довольно больших количествах, городской мясник был очень доволен. Мясо и оливковое масло могли позволить себе далеко не все монашеские ордена, во многих правила куда более строгие – и это значило, что монахи занявшего монастырь ордена, скорее всего, принадлежат к Opus Dei или одному из новых орденов, занимающихся благотворительностью и считающих, что их предназначение земное в этом, а не в умерщвлении плоти. Дошло до того, что синьор Каралья из магистрата пошел в монастырь, чтобы договориться об участии монастыря в культурной и благотворительной жизни города. Вернувшись, он рассказал, что монахи какие-то странные, что большей частью они молчат – но настоятель встретил его, выслушал и пообещал отчислять определенную сумму на благотворительность. А вот монахи – никто даже не заговорил с ним, и падре объяснил, что им запрещено разговаривать, потому что таков устав монастыря. Все понимающе закивали и решили, что это и в самом деле Opus Dei, который еще называют «спецназом церкви». Время для таких выводов было подходящим – начало восьмидесятых, скандал с масонерией, опутавшей Италию, как спрут, разоблачение ложи «Пропаганда 2». Однако дальше никто разгадывать тайну не стал: в Италии уважают чужие тайны…

Шло время. Иногда монастырь становился объектом пересудов: так, например, шестнадцатилетний Карло, катавшийся на велосипедах со своей подружкой Диндиной и случайно оказавшийся под ночь в глуши, рассказал, что видел, будто ночью из ворот монастыря выехали один за другим три автомобиля, да не обычных – а раллийных, гоночных, совсем не подходящих для монахов. Но все подняли Карло на смех – знали, что он увлекается гонками, да и вопрос, как они переночевали на открытом воздухе, тоже был занимательным. На каждый церковный праздник – на счет магистрата поступала солидная сумма, иногда такая, что даже дополнительные пожертвования не требовались, ее вполне хватало и на праздник, и на подарки для тех, кто не мог их купить сам. И все смирились с монастырем и с его обитателями – точно так же, как мирились с разгромленным графским замком на холме, относительно которого говорили, что ведьмы слетаются туда на шабаш раз в год.

Продукты монастырь закупал раз в два или три дня, и к этому моменту все мясники на рынке, все торговцы приправами, чаем старались подгадать, потому что монастырь брал все оптом и помногу. За продуктами приезжал один человек, менялся он крайне редко, каждый монах исполнял это послушание по несколько лет. Фургончик был то же один и тот же – белый британский носатый «Лейланд» выпуска начала восьмидесятых годов, который в Италии продавался под маркой Innocenti [110] – весьма подходящей для монастыря.

Человека, который приезжал за продуктами, в городке звали «viandate», путник. Это был человек средних лет и среднего роста, с кожей цвета более темного, чем у обычных людей, но не от примеси арабской или какой другой крови, а от долгого пребывания на солнце. Этот человек был молчалив – но отлично знал итальянский: это один из мясников выяснил, когда загнул цену на говяжью лопатку уже сверх разумного предела, это даже признали его собратья-мясники, набожные люди, которые не считали правильным наживаться на монастыре. Человек этот был сильным, как бык – он в одиночку грузил купленные им туши в свой фургончик, предварительно надев брезентовый фартук и рукавицы. Человек этот был нелюдимым, как и подобает монаху, и говорил только тогда, когда это было совершенно необходимо. Когда торговцы на рынке, довольные совершенной сделкой, предлагали ему кофе или даже домашнего винца, он неизменно отказывался.

В этот день все было так же. Фермер, синьор Бартоломео, привез на тракторе двух заколотых бычков и уже полчаса торговался о цене на них с мясником, синьором Спагги [111]. Синьор Спагги был известен своей неуступчивостью и дурным нравом, но как только он заметил становящийся у рядов фургончик, он подозрительно быстро свернул торговлю и согласился на предложенную фермером цену, расплатившись из толстой пачки лир, извлеченной из кармана засаленного халата. В конце концов оборот денег в бизнесе не менее важен, чем прибыльность, а любую цену можно отбить…

Довольный синьор Бартоломео отбыл восвояси – а синьор Спагги кликнул своих сына и племянника, чтобы они затащили одну тушу в ледник, а другую он принялся разделывать прямо тут, лихо махая острым как бритва, русской работы топором…

Как и обычно, Путник подошел к его лавке. Как и обычно, синьор Спагги выскочил на солнце, чтобы встречать гостя.

– Как обычно, синьор?

– Да… – ответил монах.

Как обычно – это пара задних и мясо на кости, наверное, для супа. Причем мясо на кости – столько, сколько есть. Последнее было особенно важным для мясника – люди неохотно покупают мясо на кости, потому что в этой части Италии мясные супы не слишком популярны, нет и привычки жарить стейки на ребрышках, как это делают в далекой Америке. Так что возможность сбыть не совсем ходовой товар с лихвой покрывалась небольшой уступкой по цене, какую можно было сделать на ляжки.

– Одну минуту, синьор, одну минуту. Джанни! Ну где ты там?!

Пока мясник собирал заказанное, взвешивал, упаковывал в большие бумажные пакеты, на которых большим черным маркером писал вес и цену – монах скромно стоял рядом. У него не было часов, потому он не смотрел на часы, а просто ждал со смирением, когда мясник и его сын отвесят ему нужный товар. И тут – его взгляд случайно упал на газету, которую мясник читал до того, как приехал синьор Бартоломео со своими бычками.

Это была L’Unita, официальный печатный орган Коммунистической партии Италии с одна тысяча девятьсот двадцать четвертого года. В отличие от Священной Римской Империи или Российской Империи, где за чтение коммунистической газеты можно было попасть в тюрьму или на особый учет секретной полиции – в Италии, монархической до самых последних дней стране, – коммунистические газеты издавались и распространялись на вполне законных основаниях, и даже мелкие лавочники, подобные синьору Бартоломео, читали эти газеты, не видя ничего такого в том, что коммунисты призывали к экспроприации. То есть к ограблению всех собственников, не важно, честным или нечестным путем заработано их имущество, и к последующему его распределению «по справедливости», то есть волей коммунистов.

Синьор Бартоломео просто бросил газету на край прилавка, когда подъехал фермер – и она так и лежала рядом с мясом, с жирными пятнами от пальцев, и легкий ветерок трепал ее край…

Монах мельком посмотрел на газету. Потом посмотрел уже более внимательно. Потом жадно схватил ее, поднеся к глазам…