Владимир Березин - 89.Группа Тревиля

В-четвёртых, я отделяю «научное решение задачи» от эмоциональной компенсации. Причём и за тем и за другим признаю равное право на существование. Это как с курением — одно дело, когда знаешь, что происходит у тебя в организме, а другое — нет.

Поэтому если человек говорит: «Я голосую так, потому что мне так сердце велело» — это позиция этически, эстетически и логически безупречная. А вот если он говорит: «Я голосую так, потому что это приведет к тому-то и тому-то, и будет хорошо (плохо)» — то с неё, с этой позиции совсем иной спрос.

— Вы, мне кажется, нападаете в моих репликах на частности и раскрываете мои кавычки, т. е. приписываете мне то, что я не говорила, не замечаете специально сделанных оговорок. В ваших словах тоже стало заметно стремление возражать воображаемому оппоненту. Может быть, к этому располагает формат разговора.

— Ну вот, вот, глядите — я снова получил от вас пакет умноженных сущностей. Показываю, где они: вот, например, вы говорите: «Только, на мой взгляд, это фиксация предпочтений неизвестно кого, неизвестно чему, поскольку те, кто сейчас голосует за „Великую Украину“, голосует за образ. Это вообще огромная и большинством не осмысленная гомозня».

Я не сторонник партии «Великой Украины» (хотя функционирование чиновничьей партии мне более понятно), однако вы здесь упрекаете голосующих за неё в непонимании, что она такое. Так вот, на протяжении нескольких циклов разговора вы убеждаете меня, право, успешно, что и Союз Демократов и «Апельсин» для вас такие же симулякры, как «Великая Украина». Не о том мы говорим, не о том, что нужно. А нужна теория малых дел — надо рассматривать ту партию, которая вернёт науке реальную силу. Которая обеспечит ассигнования. Вы посмотрите, какой позор у нас с исследованиями.

— У москалей не лучше…

— А это не важно! Нам здесь трэба прогнуть политиков, чтобы они обеспечили бы борьбу с коррупцией и Теневыми Хозяевами Зоны. Без этого не начнётся нормальная жизнь и не начнётся нормальная работа. Пока мы не встали с колен, пока бандюки жируют, мы ничего не добьёмся. И только с помощью выборов…

«Вот ужас-то», — подумал я. Я представил себе этих немолодых людей, что изо дня вдень занимаются своей нелинейной оптикой, а дети их подрастают в Киеве, и внуки, поди, тоже подрастают.

А они брошены здесь со своими симулякрами и безумцами, с электронным голосованием и голосованием личным — и нет ничего, нет перспектив, я вот, со стороны, вовсе не понимал различия между теми партиями, которые они тут называли.

Внуки подрастают, а здесь всё то же — серое небо Зоны и никакой политики.

То, что они говорили о своей политике по-русски, только добавляло сюрреализма.

Москва, 1988 год, начало июня. Сергей Бакланов по прозвищу Арамис. На кого надежда современной науки? А не отправиться ли нам в путешествие?

— На вас вся надежда, — приблизив своё лицо к моему, сказал Тревиль. Он говорил тихо, но яростно.

В этот момент наш учитель выглядел будто одержимый.

— На тебя и на Атоса. Портос — хороший человек, но он не учёный, он станет идеальным докладчиком, он будет выбивать для вас фонды и представительствовать. Но он не учёный. Д'Артаньян — человек слова и внутреннего порядка, но он тоже не учёный. Он умён и инициативен, но он не учёный, ему нужно что-то другое, то, чего он не знает сам. Я тоже этого не знаю.

Так что вся надежда на вас.

— Да-да, — говорил я в ответ, потому что действительно понимал: вся надежда на нас. Нас четверо, и мы делаем субмолекулярный компьютер. Да-да, ещё год, и мы сделаем компьютер, который в качестве процессора будет использовать атомы человеческого тела. Человек, подвергнутый сложным воздействиям, должен как бы вырастить у себя в голове дополнительный процессор, который позволяет в сотни раз быстрее анализировать ситуацию, мгновенно принимать сложные решения и обладать феноменальной памятью. По сути, это модификация одного из участков головного мозга. Несколько лет мы бились над проблемой, пока надежда не улетучилась.

Исчезли надежды, а это дело такое — когда исчезает надежда, то документов по этому поводу не составляется, но все знают: все изменилось неотвратимо.

Теперь надежды были другие, и Мушкет говорил:

— Человечество не живёт с артефактов, человечество живёт с производства. Производству не нужны минералы Зоны. Ему нужно что-то другое, почти невидимое — как воздух.

Промышленности, к примеру, не нужны золотые самородки, промышленность живёт золотой пылью, мелкими фракциями — под них стоят на северных реках драги, их химическими способами выделяют из твёрдых растворов.

Зона нужна туристам и ювелирам — вот что я скажу.

Она нужна ещё романтикам, но с романтиками было проще. Они быстро выгорали, как мотыльки, прилетевшие из прохладного сада к огоньку лампы на веранде.

В первые времена я видел тут нескольких ребят с портретами Че Гевары на груди. Говорить об этих романтиках сейчас как-то неловко. Они давно погибли, и не мне глумиться над их наивными попытками установить вокруг саркофага царство мира и справедливости.

Первым делом они привозили в Зону свою подружку в хипповских фенечках и книгу Че Гевары «Партизанская война».

Мы хорошо знали летопись партизанской войны на Кубе. Мы были в юности не меньшими романтиками, чем наши отцы, для которых Куба была современностью, и не меньшими, чем эти городские мальчики и девочки, что хотели найти романтику вокруг саркофага.

Поэтому события, выросшие из мелких стычек, небольшой стрельбы («В то время у нас было девять винтовок с телескопическим прицелом, пять полуавтоматических винтовок, четыре простые винтовки, два пулемёта „Томпсон“, два автомата и одно охотничье ружьё 16-го калибра»), стали полномасштабной войной.

И тут, среди болот и холмов Зоны, они хотели замутить что-то подобное.

Вместо гангстерских автоматов Томпсона у них были Калашниковы, вместо «Гранмы» — катера на Затоне.

Батиста тут был виртуальный — Батистой служили бандиты и военные сталкеры. Тут некоторым романтикам пришёл конец — их вывели в расход, а их подружек, пустив по рукам, застрелили позднее.

Я тогда не мог понять, помогает ли книга «Партизанская война» в реальном создании группировок внутри Зоны.

В это бы я не верил, но один из выживших утверждал, что перед своим успехом выучил эту книгу наизусть.

По его словам, в этой книге как повидло внутри пирожка притаился настоящий учебник настоящей партизанской войны. Это не война в городе, не манёвренная война на равнине — все рекомендации привязаны к латиноамериканской географии. Че Гевара пишет: «…Из этого следует, что партизану надо действовать в малонаселённой местности… Он выражает волю огромных крестьянских масс, желающих стать подлинными хозяевами земли, средств производства, скота — всего того, к чему он стремился в течение многих лет и что составляет основу его жизни». Помимо рассуждений о социальном предназначении партизана, там были инструкции по созданию партизанского отряда — которые вполне годились для условий внутри Зоны.