Олег Дивов - Леди не движется

Вот это, наверное, меня всегда бесило в аристократах. Они хотели казаться, но не быть. Казаться трезвыми – а были ли они трезвы на самом деле, неважно. Чего никто не видит, того не существует. Слуги и родня не в счет. Главное, чтобы не прознали посторонние. Аристократы собаку съели на притворстве. У них в случае чего включался автопилот, в который при рождении установили программы этикета на все случаи жизни. Я так не могу. Я выросла в семье, где все были военнослужащими. По обеим линиям. И мужчины, и женщины. Но мои предки были солдатами и сержантами – кроме родоначальника. И у меня с рождения вбит стереотип, что офицер должен быть примером для подражания. Я знаю, что множество офицеров пьет горькую, но не считаю это нормой. Для пьянства как минимум нужна серьезная причина – неудавшаяся жизнь, несложившаяся карьера, гибель близкого. И неважно, как выглядит человек, – важно, кто он внутри. Потому что в бою, когда смерть рядом, на притворство сил не остается, шелуха слетает, и человек становится самим собой.

А аристократы думали наоборот. Какая разница, кто ты есть внутри, этого все равно никто не увидит и не оценит. Твоя душа – это повод в нее плюнуть, не открывай душу. А вот как ты выглядишь, какое впечатление производишь – это самое важное. От этого зависит твоя жизнь не в бою, а каждый день. От того, что о тебе скажут влиятельные люди. От того, какая репутация у тебя в обществе. Ты – это то, что о тебе думают и говорят.

Ричард Монро хотел казаться молодым и сексуальным. Ему даже в голову не приходило, что можно хотеть быть молодым душой. Поэтому он злился, когда я отказывалась появляться с ним в людных местах, – я же сводила его успех к нулю. Какая разница, что о нем думала я? Главное, что подумают равные, увидев его с молоденькой девушкой.

Кэрол Монро хотела выглядеть состоявшейся женщиной. Она не хотела быть хорошей женой, нет. Ее не волновало, что в качестве супруги она оказалась профнепригодной. Главное, чтобы завидовали подружки, убеждаясь каждый день, что самый красивый и престижный парень университета – ее собственность.

Леди Берг хотела прослыть светской дамой, истинной княгиней. Какое кому дело, что за закрытыми дверями она – алкоголичка со стажем? Главное, что ее вечера – образец хорошего тона.

Родственники Августа за идеал держали образ респектабельного человека. Они не пытались понять Августа, они придирались к его поведению. Наплевать, что они сухие и бездушные люди, унылые, как дождь в декабре. Зато они умеют себя вести. А Август, отщепенец и негодяй, не хочет. Не уважает старших, значит, не любит. Хороший мальчик должен слушаться папу. Папу, правда, я не видела, но с меня и дедушки хватило. Дедушка от робота отличался только происхождением.

Пожалуй, я знала только двоих аристократов, которые никем не притворялись. Макс и Август. Макс жил так жадно, словно это его последняя минута. Он не оглядывался ни на мнение общества, ни на свою репутацию. Впрочем, может быть, я напрасно думаю, что он не притворялся? Может, это тоже маска – этакого анфан-террибля, а на самом деле он тихий человек, склонный к кабинетным штудиям?

Зато Август не притворялся совершенно точно. А ему незачем, он гений.

– Макс? – переспросила Эмбер, поскольку я всю эту тираду высказала вслух. – Нет, мне кажется, он такой и есть. Ему тесно и скучно, вот он и выписывает кренделя. Он редко получает удовольствие от себя и от жизни. Мне он говорил, что был счастлив несколько лет назад, но недолго.

– Надеюсь, не в связи со мной?

Эмбер улыбнулась с легкой грустью:

– Он никогда не рассказывал о тебе. Ничего. Все, что мне известно, – слова его сестры, которая меня недолюбливает. Мне даже имя называли другое.

Я вздохнула:

– Делла – это полусокращение, полупсевдоним. Папе не стоило пить тот последний стакан, когда он выбирал имя для дочери. Потому что ну какая из меня Офелия?!

– Очень красивое имя, – запротестовала Эмбер. – И настоящая Офелия была вовсе не такой, какой ее изобразил Шекспир. Это не моя тема, но я читала одно исследование, где доказывается… Ее и убили потому, что она была умнее, харизматичней и независимей своих отца и брата. Она отказалась подчиняться узурпатору и могла даже вдохновить заговор. Поэтому ее убили. Возможно, утопили. Потому что она много знала, и нельзя было допускать, чтобы Гамлет и Офелия объединили силы.

– А ты? Ты кем-нибудь притворяешься?

– О, нет. Я очень сильно пьяна, у меня кружится голова, но беседа такая интересная. Она отвлекает меня от опьянения. Наверное, мне надо уехать, пока я не упала со стула, это было бы очень неприятно. С тем, что падение неприлично, я еще могу смириться, но это доставило бы тебе лишние хлопоты, а я не хочу, чтобы встреча завершалась раздражением.

– Я могу положить тебя спать в гостевую комнату. Это лучше, чем вызывать такси, вдруг ты уснешь в машине?

– Спасибо, но я не усну, мне так нехорошо, что я постараюсь не спать. Такси ни к чему, я вызвала маминого шофера, он приехал час назад и ждет у садовой террасы. Мама помыслить не может, чтобы в путешествии обойтись без комфорта. Отпустить меня одну на конференцию она не захотела, полетела со мной, и, конечно, повезла с собой машину и шофера. Многие считают, что это изнеженность и избалованность, а я полагаю, что в этом нет ничего дурного. Ведь мама своими привычками дает заработать стольким бедным людям!

Господи, подумала я, откуда ты такая взялась? Во всем буквально найдешь достоинства.

Неверной рукой я нащупала в аптечке блистер антиалкоголя и баночку детоксиканта. Как жаль, что я не догадалась захватить их с собой вчера, тогда мне и коктейль Тэгги, и сонский портвейн были бы нипочем. Эмбер заинтересовалась, я объяснила: первые таблетки надо принимать, чтобы снять опьянение, а вторые – отравление.

– Ой, я даже не слышала, что такие лекарства существуют!

Естественно, не слышала, это спецсредства, их в аптеке не продадут. Мы их сами не столько покупаем, сколько «достаем», несмотря на федеральную лицензию. Они производятся в строго ограниченном количестве, и если вдруг, допустим, резидентура специальной разведки на диссидентских планетах дружно ударяется в запой ради блага государства, остальным просто не хватает.

Эмбер поглядела на таблетки с сомнением.

Вот оно, настоящее аристократическое воспитание. Все должно быть традиционно. Если ты пьешь, то изволь пройти весь цикл – первая эйфория, пьяная истерика, тяжелый сон, так похожий на потерю сознания, и утренняя пытка – с головной болью, тошнотой, муками совести за вчерашнее и уступкой себе в виде рюмки водки.

К счастью, Эмбер оправдала мои надежды и попробовала таблетки. Через пять минут я поняла, что она действительно была очень пьяна – потому что под действием лекарств ее взор прояснился, а жесты приобрели законченность и точность.