Евгений Шалашов - Слово наемника

По морде видно, что ответ знали заранее. Что могли везти крестьяне? Морковку, свеклу да капусту. Всей въездной пошлины — один пфенниг. Взять больше — хай подымут, до начальства дойдет. Ладно бы мясо, еще можно поживиться — изъять там куренка или свиную ножку. На овощи у стражников уже глаза не смотрели. Но из-за Великого поста мясо не возят.

— Руду серебряную везем, — ответил Хельмут, бывший нынче за возчика.

— Чего? — переспросил стражник.

— Ты что, уши соломой заткнул? — вмешалась в разговор Марта, закутанная в платок по самые глаза. — Сказано — серебро везем. Бери, сколько положено, да пропускай. Стражник переглянулся со старшим товарищем. Не выдержав, подошел к возу и отвернул рогожу. На дне телеги лежали черные камни.

— Это — серебро? — недоверчиво спросил стражник. — А почему чёрное?

— Потому что его еще плавить надо, тогда и будет белое! — огрызнулась Марта.

Тот, что в епанче, снял вязаную перчатку и нерешительно провел нестриженым ногтем по одному из камней.

— Ну что? Серебро это или дерьмо собачье? — рявкнула Марта.

— Серебро… — растерянно пробормотал стражник, узрев белую царапину, но тут же грозно насупился: — Откуда взяли?

— А твое какое дело? Где взяли, там и взяли… — злобно огрызнулась женщина. — Ты пошлину бери.

— Э, подожди-ка, — наклонил алебарду страж, преграждая путь в город. — Пока не скажете, не впущу…

— А я орать начну, — пообещала наша атаманша и, набрав в грудь побольше воздуха, заголосила: — Помогите, люди добрые! У честных крестьян добро отбирают!

— Чего орешь, дура? — испугался стражник. — Никто у тебя ничего не отбирает. Скажи, где серебро взяли?

Марта откашлялась, посмотрела на латника.

— Не отбираете? Это правильно! — Закатив глаза кверху, завопила: — Ничего не отбирают, а в город не пускают! Помогите, люди добрые! Входную пошлину не берут, в город не пускают! Холодно нам, ноженьки замерзли!

— Ты, служивый, лучше бы нас пропустил, — миролюбиво предложил я. Похлопав по спине женщину, чтобы малость помолчала, продолжил: — Мы что-то запрещенное ввозим? Покажи, где написано, что в ваш город серебряную руду ввозить нельзя? Будешь нас тут держать, мы в суд поедем. Что, мол, за дела такие — держать на морозе невинных людей? Пропускай! А где взяли, мы потом скажем.

— Нет, мужики, — покачал головой первый стражник. — Мы вас пустить не можем. Не знаем, сколько пошлины за руду брать. Если бы вы товары везли, то два процента с объявленного груза. Хоть деньгами, хоть товаром. А так…

— А нас это волнует? — нервно спросил самый нетерпеливый — Всемир. — О том у тебя голова должна болеть.

— Мы люди неграмотные, — вздохнул Хельмут. — Видишь, сколько камней, сосчитай, да и бери…

— Им бы только у честных людей деньги брать! — снова высунулась Марта. Пригрозила: — Я щас снова орать начну!

Между тем у ворот уже начали скапливаться люди, жаждущие проехать за городские стены.

— Давайте так, — предложил один из стражников. — Вы тут постойте, а я за начальником сбегаю — пусть сам решает.

Идея переложить ответственность на плечи начальника показалась латнику заманчивой, и он уже отставил алебарду…

— Э, парень, — мотнул я бородой, — ты бегать будешь, а мы тут мерзни? Не пойдет. Впускай давай…

Народ, что дожидался очереди, начал возмущаться, а стражники растерянно переглядывались и переминались с ноги на ногу — будь здесь одни крестьяне, можно бы и прикрикнуть. Но подтягивались купеческие возки, томились пешие бюргеры. Вдоль очереди двигался верховой рыцарь с тремя оруженосцами, не желавший ждать. Латники только пожимали плечами, не зная, что делать дальше…

— А может, мы в трактире подождем? — сделал я вид, что мне в голову только сейчас пришла эта мысль. — Нам бы поесть да попить че-нить. Не бойся, никуда не денемся. Где тут ближайший трактир?

— Давай провожу, — предложил стражник, с облегчением приставляя алебарду к стене.

Трактир был у самых ворот. В таких забегаловках цены высокие, а кормят так, что, если отделаешься несварением желудка, считай, повезло… Вот и из этого так пахнуло несвежей капустой, что есть расхотелось.

— Этот еще не самый плохой, — утешил стражник. — Самые хорошие — харчевни Кристофера, да топать далековато. Ну ждите, а я мигом.

Когда наш проводник ушел, не особо спеша, я посмотрел на Всемира и перевел взгляд на Хельмута:

— Кто при телеге останется?

Оба замялись. И один и второй рвались в тепло, к вожделенной кружке подогретого пива и миске с едой.

Марта, поправив платок, порадовала:

— Я покараулю. Не хочу морду светить…

Сняв с себя плащ, я накинул его на женщину, предупредив:

— Может, долго проторчим…

— Не впервой! — отмахнулась наемная убийца и стала зарываться в сено.

Несмотря на неаппетитные запахи, внутри было чисто и уютно. Свежевыбеленные стены, потолок, хоть и подкопченный, но без гроздьев сажи, а столы — без липких пятен или присохших крошек. И пол — не застлан соломой или опилками, а чисто вымыт.

Мы еще не успели сесть, а к нам подскочил хозяин, улыбающийся так, словно увидел на полу золотой дукат…

— Вы пост блюдете? — поинтересовался трактирщик, а потом посмотрел на нас с надеждой: — Вроде бы, кто в дороге, тем послабление…

— Послабление… — торопливо кивнули Хельмут и Всемир. — Мы у святого отца спрашивали — можно и мясо.

— Сейчас излажу! — оживился трактирщик и, потянув носом, виновато добавил: — Тушеную капусту не берите, худая она, кислая. Берут те, кто пост соблюдает…

Я с удивлением посмотрел на человека, который охаивает свою стряпню, а Хельмут выпалил:

— Нам пива побольше! Горячего! — поспешно уточнил разбойник, хлюпнув носом.

Мы не успели заскучать, а трактирщик уже притащил огромные кружки, из которых торчали кочережки. Всемир, в нетерпении схватившийся за железку, взвыл и затряс пальцами…

— Горячая, черт!

— Осторожней надо! — назидательно изрек Хельмут, ждавший, пока кочережка остынет.

Поднявшись, я взял свою кружку и пошел к выходу, успокоив встревожившегося хозяина:

— У нас там сторож остался — пусть погреется. Потом верну.

— Так я могу сам сбегать, — услужливо встрепенулся трактирщик. — А если нужно, пусть ваш товарищ сюда идет, а я мальчонку пошлю, чтобы за телегой присмотрел. Правда, — вздохнул он, оправдываясь. — Приболел сынишка, простудился.

— Пусть выздоравливает, — отмахнулся я. — Ты еду неси. На свое усмотрение, на четверых.

Выйдя во двор, убедился, что лошади спокойно похрустывают сеном (опять вспомнил Гневко!), и позвал:

— Марта, греться будешь?

Из сена высунулась голова. Узрев кружку, от которой шел пар, Марта радостно схватила пиво. Причмокивая, допила до конца и блаженно сощурилась: