Вадим Денисов - Генетический шторм

На этот раз спешились оба, причем Линна пошла первая, отжав меня в сторону. Но пистоль у нее был наготове.

– Здравствуйте, бабушка, – осторожно поздоровалась Лидия Аркадьевна.

Абхазка подумала, пошевелила морщинистыми пальцами, словно перебирая невидимые четки, медленно повернула голову в нашу сторону, ни секунды не задерживая взгляд на большом джипе, легонько хлопнула сухой ручкой по картонной коробке – бутылочки чуть звякнули.

– Бери, красавица. Все за пиисят! – громко сообщила она неприятным резким голосом.

Мы реально подвисли.

– Чего бери? – машинально спросила Линна.

– Аджика, ткемали, все за пиисят, – пояснила бабка для тупых.

Некогда вытащенные из отключившегося холодильника приправы явно отстоялись на жарком весеннем солнце. Гадость какая, уже зелеными стали от кислоты и плесени.

Я кашлянул, не зная, что тут можно предпринять.

– Мужчине своему вина возьми, женщина! Хорошего, домашнего, «изабелла» это, прошлого года, лучшего вина ты в Адлере не найдешь, совсем не вру! – тут она расстроенно вздохнула: – Все за пиисят…

Медленно обойдя сумасшедшую торговку справа, я заглянул ей за спину, потом внимательно осмотрел местность. Вроде никого поблизости не видать, но поглядывать стоит, ситуация слишком необычна.

К встрече с отшельниками и сумасшедшими морально я был готов, не раз сталкивался по жизни. Но в наших краях сорвавшие планку отшельники почти всегда неконтактны, молчаливы, ни к кому не лезут и вообще, часто уходят в тайгу.

А здесь… у дороги сидит. Торгует.

Такие люди чрезвычайно ревнивы к нарушению границ самоопределяемых угодий, относясь к любому пересечению невидимых линий, как к проникновению в некую зону безопасности. Они категорически не любят, да и не могут внятно говорить о своем прошлом, охотно и заученно врут, озвучивая наивные причины собственной исключительности. Они не любят долговременных или слишком близких соседей, вплоть до того, что угрожают неприятностями каждому. И это отнюдь не пустые угрозы.

В одинокой старости, тем более, находясь, как сейчас, без экономической или идеологической подпитки, они полностью утрачивают интерес к жизни, перестают заниматься примитивным самообслуживанием. Любой пришлый их пугает, а они пугают людей своим диковатым видом. Они – окончательно чужие.

Впрочем, это самонадеянные мысли, может, именно такие и нужны новому миру.

Общество не нуждается в них, как и общество цивилизованных людей не нужно «чужим». Ведь рано или поздно в полуразрушенной голове вызревают собственные правила поведения, существенно отличные от привычных нам и более всего похожие на немудреные правила выживания хищника в дикой среде. Смерть такого отшельника чрезвычайно редко расследуется и еще реже оплакивается. И такой важный момент запомните: уже в силу уникальной поведенческой модели даже случайное общение с подобным человеком будет мало похоже на теплую дружескую беседу в молочном баре, а в ряде случаев потребует предельной осторожности.

Неужели одна сидит?

– Бабушка, а вы одна тут живете? – Линна попробовала переключить коммерсантку. – Тут люди есть? Может, вам помочь чем?

– За пиисят? – тут же поинтересовалась бабка, доставая из-под ящика здоровенный кухонный нож с подозрительными пятнами на клинке.

– Ли-инна! – предостерегающе рявкнул я.

Напарница быстро сделала два шага назад.

Старуха явно расстроилась, неохотно поднялась и начала неспешное движение к отступающей жертве. Тихо щелкнул взводимый курок пистолета напарницы.

– Что мне делать, Гарик?! – крикнула взволновавшаяся не на шутку госпожа Ковтун.

Ракалья! Не валить же бабку, мало на мне грехов, что ли!

– Не знаю! – крикнул я. – Отвлеки как-нибудь!

Линна начала о чем-то говорить с полоумной торговкой, а я опять зашел с тыла. Снял куртку, намотал на левую руку, затянул рукавом, старушки – они ведь такие, разные бывают, а ну как резко развернется с тесаком… Готово. Левой рукой со «щитом» я легко блокировал сухое старческое плечо. Протянул правую, после чего чуть сжал предплечье и быстро выдрал ножик. Ох, и страшный же ты хлеборез выбрала, бабушка.

Старуха истерически завизжала.

– Что делать будем? – повторилась напарница.

Хлопнуть такую легче легкого. Но не могу. Сам не знаю, почему, не могу и все. Это не враг, это жертва, пытающаяся выжить, вот так вот, по-своему. Кто знает, может, нас всех подобный финал ожидает.

– Дождется ведь кого-нибудь, – справедливо спрогнозировала Линна.

– Ага… Уже дождалась, – догадался я, кивнув в сторону пустых машин.

Кто-то точно попался на удар.

– И что?

А «АПС» уже у нее зажат в двух руках, между прочим.

– И ничего, – туманно ответил я, и вдруг меня осенило: – Бабушка, давай мы у тебя все сразу купим! Оптом!

Торговка тут же перестала визжать.

– За пиисят?

– За пиисят, за пиисят… Линна, у тебя деньги есть? Давай быстро!

Лидия Аркадьевна, услышав нечто уже прилично подзабытое «про деньги», характерно хлопнула себя по боку в поисках привычной сумочки. Тут же очнулась, оглянулась, словно вспоминая, где она находится, потом растерянно похлопала себя по карманам. Что-то вспомнила и полезла за пазуху.

Уходить надо, рейд будет сложный, так и сами с ума сойдем. Раньше времени.

– Рублей нет, Игорь, только доллары! Американские.

– Да хоть сингапурские! Дай ей.

– Сколько?

Не, это просто какое-то сумасшествие, полный нереал! Сколько, сколько… Мля, сейчас я и сам качнусь в сторону Странного!

– Линна, ты о чем! Полстохи есть?

Пару раз перебрав пальцами тоненькую пачечку, Линна, наконец, вытащила бумажку, осторожно протянула купюру.

– Пиисят? – недоверчиво спросила абхазка.

– Железно, без обмана, – выдохнул я. Вроде решается вопрос. – Циферки видишь? Линна, что там на трассе?

Та быстро повернулась, всмотрелась в пустынную даль.

Торговка тем временем оценила оплату, какое-то время помяла бесполезную бумажку в руках, вспомнила суть, посмотрев на просвет, и довольно кивнула.

– Открывай багажник, мужчина, вот что я тебе скажу! – неожиданно трезвым и рассудительным голосом проскрипела абхазка. – Сама помогу загрузить, а то разобьете еще, молодежь курортная…

Мы не мешали, обалдевшие до крайности.

– Езжайте, молодые, вам на пляж пора, самое время, пока отдыхающих мало, а вода чистая… Аджика у меня вкусная, вино хмельное, но легкое, без похмелья, можно с утра пить, то, что вам и нужно. А я домой пойду, к деду, устала тут сидеть на твердом, отдохну. Назад поедете, новое вытащу, все за пиисят.

Что делать, попрощались мы и молча поехали дальше. В душе моей происходили странные метаморфозы – я чувствовал щемящую жалость к этой проходной сумасшедшей бабке. Никогда за собой такого не замечал. Определенному в чужие голову раскрою с легкостью. А тут… За свою принял?