Михаил Луговой - Горячая весна 2015-го

Калининградский особый район представлял собой совершенно особый военный организм. Сейчас этот организм умирал. Его защитники цеплялись за каждый дом, за каждый бугорок, за каждое дерево. Но противостоять волнам огня и металла, которые обрушивал на них противник, было почти невозможно.

Польские и британские части вышли на южные окраины Калининграда и упорно прогрызали оборону города, по пылающим улицам проламываясь к центру – к Преголе, южному вокзалу и портовой зоне.

Американцы пока в город не лезли – они методично давили всякое сопротивление с севера, явно стремясь повторить свой успех, обойти город и рассечь группировку, обороняющую западную часть области, пополам. Теперь они стали осторожнее, как и четыре дня назад, и полагались в основном на превосходство в огневой мощи, вот только противопоставить им на этот раз было почти нечего. Немногие оставшиеся орудия открывали огонь только с личного приказа командующего войсками КОРа генерал-лейтенанта Маслова и только по наиважнейшим целям.

Штаб обороны располагался на запасном КП, в подземных помещениях аэродрома Дунаевка. Полосу аэродрома американские самолеты перепахали двумя десятками крупных фугасов, превратив ее в футуристическое произведение из торчащих вертикально обломков бетонных плит, но на работоспособность штаба это пока не повлияло. Войсковая ПВО группировки КОРа оказалась куда более живучей, чем предполагалось до войны, и даже с потерей дальнобойных комплексов умудрялась «держать небо», не давая американским стервятникам летать ниже восьми километров. Впрочем, это обещало только временную отсрочку. Рано или поздно прекрасно работающая разведка американцев вскроет расположение штаба и с безопасной высоты засыплет его «бункер-бастерами», как это произошло с КП ПВО в Гвардейске и ЗКП флота на мысе Таран.

Маслов понимал, что сейчас подчиненные ему солдаты и матросы, ежеминутно гибнущие под вражеским огнем, своим сопротивлением всего лишь покупают немного времени, чтобы дать возможность двум армиям генерала Рукавицына пробиться через Литву к Калининграду.

Однако у того пока не ладилось. После того как сутки назад американцы остановили его прорыв под Расейняем, весь тщательно разрабатывавшийся Генштабом последние месяцы план летел ко всем чертям. Если американскую оборону не удалось прорвать сразу – это не удастся вообще никогда. Или, что равнозначно, потребует многомесячной подготовки и сосредоточения сил, при том что американцы тоже не будут равнодушно относиться к этому процессу. Да и лишено это смысла. Время, которое он, Маслов, может продержаться, измеряется часами. Сутки. Может быть, чуть дольше… Потом от приличной по мощности военной группировки, которой КОР был всего четыре дня назад, останутся только силы, обороняющие восточную часть области, на которые американцы еще не обратили внимания, и отдельные группы бойцов в Калининграде и на косе. Их можно выкуривать еще очень долгое время, но военная наука не оперирует понятиями типа «обороны Сталинграда», а всего лишь учитывает вероятность их возникновения…

– Товарищ генерал!

Маслов вздрогнул и поднял голову, похоже, он задремал прямо над оперативной картой, с открытыми глазами. Неудивительно. Перед ним стоял начальник разведки с листком бумаги в руках.

– Что, десятая дивизия? – спросил Маслов.

Он имел в виду 10-ю легкопехотную дивизию американского 18-го воздушно-десантного корпуса, соединение противника, еще не участвовавшее в боях и приспособленное для действий в труднодоступной местности. Такой, как город, к примеру. Вскрытие ее переброски могло означать приближение генерального штурма Калининграда, но по времени было вроде бы еще рано, американцы еще даже Храброво не захватили…

– Нет, – покачал головой начальник разведки. – Вот, взгляните сами.

Маслов взял у него лист и слезящимися от напряжения глазами вгляделся в расплывающиеся буквы.

– Так. Активность воздушных перевозок… Активность в радиодиапазоне… Снимок со спутника… Интересно. Передвижения войск. Вывод…

Маслов по-детски протер кулаками глаза и еще раз перечитал вывод. Потом поднял глаза на начальника разведки.

– Вы уверены, полковник?

– На сто двадцать процентов, товарищ генерал! По крайней мере в отношении 5-го корпуса! Вероятность того, что штаб 1-й бронетанковой передислоцирован в Полесск, также довольно высока!

– Сползаются, суки…

Несколько секунд Маслов напряженно размышлял. Факт вскрытия расположения штаба американского армейского корпуса стоил дорого. Удар по нему обещал дезорганизовать действия американцев на срок от нескольких часов до… Важность этого переоценить было невозможно. Но чем ударить? Из всех средств, находящихся в его распоряжении, еле-еле, на самом пределе дальности, дотягивалась до Полесска батарея САУ «Мста» из-под Некрасово. Но в батарее оставалось всего три установки по шесть снарядов на ствол, и генерал берег их, ожидая рывка американских танков к международному аэропорту. Нет, своими средствами тут не справиться!

– Связь с Москвой есть? Передать данные в Генштаб немедленно! От меня сообщите, что эту цель они должны раздолбать максимально быстро. Пусть авиацию поднимут, пусть что хотят делают!

– Ну что вы, господин Шаняк! О возвращении в республику русской армии и речи быть не может! В документах на мирное урегулирование должно быть четко записано, что силы безопасности Балтийской республики состоят из местных уроженцев и действуют под строгим контролем демократических государств! Кроме того, мы всячески приветствуем размещение на нашей территории стабилизационного контингента американских войск!

Шаняк слушал Гуськова, подперев голову рукой. На него начала наваливаться усталость многочасового перелета. Сначала трансатлантического в Модлин, а потом вертолетного сюда, в Полесск. Генерал Беннет, встретив советника президента, сослался на занятость и, выделив в его распоряжение своего офицера, исчез. Советник президента отнесся к этому с пониманием. Штурм Калининграда был в самом разгаре, и до его завершения делать ему, в сущности, было нечего. Лидер сепаратистской Радикальной партии, явившийся к американскому командованию где-то под Черняховском и немедленно доставленный в Полесск, был сущей находкой. Спецпредставитель предполагал, что именно он может быть наилучшим кандидатом на роль главы оккупационной администрации, и страшно жалел, что его не удалось вытащить за границу до начала военных действий. То, что русские власти не оставили его в тюрьме, выпустив за несколько дней до начала войны, было настоящим чудом. Теперь Гуськов с азартом излагал Шаняку свои взгляды на процесс послевоенного урегулирования, лишь иногда оборачиваясь к своему бородатому не то секретарю, не то помощнику, чтобы обменяться с ним многозначительными поглаживаниями. Шаняк, из которого десятилетия жизни в США с их культом меньшинств не вытравили католического воспитания, хмурился, но терпел.