Артём Мичурин - Умри стоя! (Доблесть и честь)

— Долго этот балет будет продолжаться? — возмутился Крайчек. — Вы биться вышли или колею протаптывать?!

Первым на провокацию поддался Кажубей. Он шагнул вперёд, пытаясь нанести удар ногой в солнечное сплетение, провалился, не рассчитав дистанцию, и тут же получил в нос. Второй и третий удар пришлись по защите, но встряхнули порядком. Александр отступил к канатам, часто моргая сквозь щель между плотно прижатыми к лицу перчатками. Стало тяжело дышать сквозь заполнившую ноздри кровь. От переносицы к глазам расплылось онемение, сигнализирующее о неминуемом отёке, который вот-вот лишит зрения и победы. Кажубей резко выдохнул, покрывая настил ринга кровавой пылью, и ринулся на противника.

Да так внезапно, что готовящийся пробить апперкотом Глеб не успел закрыться. Левый кулак прошёлся ему вскользь по рёбрам, правый — впечатался в голову, раскроив бровь. Ноги, обмякнув, сделали три неуверенных шага в сторону. Размашистый крюк просвистел возле подбородка. Дыхание перехватило. Печень с секундным опозданием отреагировала на удар, затягивая нервы в узел. А Кажубей и не думал останавливаться. Он месил и месил, уже почти не видя цель сквозь заплывшие веки. Слегка очухавшись, Глеб улучил момент и, резко сместившись вправо, пробил двойкой. Первый удар пришёлся в глаз, второй — чуть ниже виска.

Александр пошатнулся и, перебирая заплетающимися ногами, отошёл к канатам. Но вместо того чтобы наглухо закрыться, он через секунду вновь бросился на Глеба, с твёрдым намерением свалить его и поискать счастья в партере, где заплывшие глаза не такая большая помеха. Удар коленом в голову безжалостно разрушил этот смелый план. Что-то громко хрустнуло. Стремительно темнеющий мир опрокинулся. Ещё удар. Далеко-далеко из темноты доносится гулкое «Сто-о-о-о-оп!». Ещё удар. Ещё…

— Отставить, Глен! Твою мать! — рука Крайчека схватила Глеба за ворот и отшвырнула в сторону, как котёнка. — Медиков сюда! Живо!

Саша Кажубей лежал на синем полу ринга, орошённом алыми брызгами. Закатившиеся глаза белели в щёлках оплывших век. Два красных ручейка стекали по щекам от сломанного носа.

Глеб стоял возле канатов и отрешённо смотрел, как под головой у поверженного противника растёт лужа крови. Она выглядела очень яркой, почти раскалённой на синем фоне настила, оттенённая противоестественно бледным лицом. Её неровные края постоянно двигались, будто живые, цеплялись за микроскопические выемки и ползли всё дальше и дальше, захватывая новые территории. Всё дальше и дальше…

— Оглох, курсант?!

Возникшая перед глазами фигура воспитателя прервала процесс умиротворённого созерцания.

— Ты не слышал приказа?!

— Виноват, — ответил Глеб и сам удивился тому, насколько спокойно звучит собственный голос.

Крайчек нахмурился и заглянул ему в глаза, играя желваками.

— Что на тебя нашло, курсант?

— Не знаю.

— Не знаешь? Ладно. Позже поговорим.

Во время строевой Глеб шагал на чистом автопилоте. Сознание по-прежнему пребывало в странной полудрёме, ничем конкретно не занятое и в то же время, переполненное непонятными переживаниями. Смутными, аморфными. Их расплывчатые очертания теснились в мозгу, то приятно щекоча его, то окуная в вязкую тину сомнений. Краем глаза Глеб замечал брошенные украдкой взгляды. Боязливо-любопытные, по большей части, либо откровенно неприязненные. И только один взгляд был не похож на остальные.

После строевых занятий к Глебу подошла Волкова. Она улыбалась. Не как обычно — надменно-язвительно, а с явным одобрением. В голубых глазах светилась дикая искорка.

— И как оно? — спросила Наташа, приблизившись настолько, что Глеб почувствовал тепло её дыхания.

— Что «оно»?

— Самочувствие.

— В норме.

— А по виду не скажешь. Задумчивый какой-то.

— Просто… Ну…

— Ты хорошо дрался сегодня, — Волкова улыбнулась шире и по-дружески пихнула Глеба кулаком в плечо. — Молодец.

— Да, — кивнул он растеряно, провожая взглядом грациозную фигурку. — Конечно.

В казарме царило оживление. Оставшись без присмотра, курсанты активно щёлкали железом, применяя на практике знания усвоенные по СГК-5. На койках лежали магазины, отомкнутые во избежание ожогов и контузий. Патроны были хоть и холостые, но бабахали вполне наглядно. К тому же за несанкционированную стрельбу Торвальд пообещал устроить холокост. Что это такое, никто не знал, но проверять опытным путём не хотелось.

Преклов успел уже наполовину разобрать автомат и теперь сидел над ним с озадаченной физиономией, прикидывая как вернуть всё обратно.

— Проблемы? — без особого энтузиазма поинтересовался Глеб и поставил свой СГК в держатель у изголовья кровати.

— Э-э… Да тут, видишь… — замялся Толян. — Не знаю, куда вот эту хреновину пихнуть. Когда разбирал, всё вроде понятно было, а теперь как-то не очень…

— Ну-ка дай, — Глеб присел рядом и, оценив масштаб «бедствия», поставил детали УСМ на законное место.

— О! Чтоб я сдох! Влезла! Спасибо. Дальше сам попробую.

— Валяй.

Глеб вернул автомат и лёг, заложив руки под голову.

Повозившись ещё немного, Преклов отложил табельное оружие в сторону, вздохнул и тронул товарища за локоть.

— Слышь.

— М-м?

— Не переживай ты так. Мало ли что бывает. Кажубей сам виноват. Нарвался глупо, вот и… огрёб.

— Огрёб?

— Ну да.

— Он умер, Толян, — спокойно пояснил Глеб, рассматривая трещины на потолке. — Не огрёб, не отхватил, не словил, а умер. Я убил его. Забил до смерти. И знаешь что самое интересное? — он повернул голову и посмотрел Толе в глаза. — Мне не жаль. Совсем.

Во время обеда к Глебу подошла Анастасия Репина и приказала через десять минут явиться в кабинет воспитателя.

— Вот дерьмо, — печально протянул Толян, как только она удалилась. — А я уж подумал что обойдётся.

— Это вряд ли, — ответил Глеб.

Преклов опустил замершую на полпути ко рту вилку и шмыгнул носом.

— Что же теперь будет?

— Скоро узнаю.

— Это всё из-за меня, — Толя вздохнул и сокрушённо покачал головой.

— При чём здесь ты?

— При том. Если б я тогда, у турников, держал рот закрытым, ничего бы не произошло. Ты бы не посрался с Кажубеем. Господин Крайчек этого бы не услышал. Не поставил бы вас в ринг. Никто бы не умер, и никому не пришлось бы идти в кабинет воспитателя.

— Ерунда, — отмахнулся Глеб и вылез из-за стола.

Преклов тот час вскочил, едва не опрокинув стаканы, и протянул руку.

— Не поминай лихом, друг, — произнёс он торжественно, чуть дрожащим от волнения голосом.

Глеб ответил рукопожатием и озадаченно нахмурился.

— Ладно… Не буду.

В этот момент самообладание дало трещину. По дороге от столовой к офицерскому блоку оно продолжало стремительно слабеть, пока, наконец, не растаяло полностью. Траурный тон Преклова заронил в сознание тлетворные семена паники, которые тут же дали обильные всходы, за что Толин язык был неоднократно проклят наложением типуна. Впрочем, это не помогло. Возле двери Крайчека, Глеба уже колотила нервная дрожь, а ладони вспотели так, что казалось, ещё немного и с пальцев закапает. Он скрипнул зубами, собирая воедино жалкие остатки былой смелости, и постучал.