Олег Верещагин - Никто, кроме нас!

– Ты… правду говоришь? – сдавленно спросил Юрка. В нем вдруг вспыхнула надежда.

До этого он сам не очень понимал, почему думает о побеге, что собирается делать, если сбежит-таки. Ему казалось, что вместе с отрядом Батяни кончилось вообще все организованное сопротивление. И вдруг оказалось…

– Правду? – почти умоляюще спросил Юрка снова.

– Они так говорили, – прошептал Сережка. – Ругались – одуреть, как ругались… Юрка, а знаешь? – В голосе Сережки проскользнуло ликование. – Они боятся. Правда боятся. Боятся, что их пошлют в Воронеж. И говорят, что и другие места есть… и партизан много… А если они сами боятся, то почему их должен бояться я?

В этом заявлении была довольно глупая, но искренняя логика. Если бы Юрка был старше – он бы, наверное, посмеялся… но ему и самому было всего шестнадцать лет. Поэтому он сказал:

– Есть еще двое ребят… младше меня, но старше тебя… Завтра я тебя с ними познакомлю. И будем думать. Правда, – признался Юрка, – я не знаю, что тут можно придумать. И как. Уже всю голову себе сломал.

– Придумаем, – непоколебимо-уверенно сказал Сережка. – Не можем не придумать.

Он все-таки успел уснуть и вздрогнул, когда старшие мальчишки растолкали его. Все было обговорено заранее. Юрка, Славка и Вовка начали тихо снимать с нар лежаки – большие, закрепленные в пазах листы пластика. Сережка подошел к двери и притих около нее, прислушиваясь. Делалось это очень тихо – никто в бараке больше не проснулся или, проснувшись, сделал вид, что это его не касается. Когда подошедший Вовка кивнул Сережке, тот нажал кнопку рядом с косяком и, когда загорелась зеленая кнопка, прохныкал:

– Дяденька охранник… мне в туалет… очень… мне по-большому…

В ответ раздалась приглушенная матерная брань разбуженного хорвата. Но Сережка продолжал ныть и скулить, даже подпрыгивая на одном месте для убедительности, как будто его могли видеть снаружи – и в конце концов в двери щелкнул фиксатор замка. Скорее всего охранник собирался просто вздуть надоедливого мальчишку, а не водить его по сортирам, да потом пару раз сунуть головой в ящик биотуалета в дальнем углу барака – как уже делали пару раз со слишком стеснительными. Но привести в исполнение это желание ему не удалось.

Стоило ему войти, как Юрка с размаху изо всех сил рубанул его в горло – в кадык – ребром пластикового листа. Хорват коротко хрипнул и повалился на руки Славке и Вовке.

– Блин, он без оружия, – прошептал Славка. – Шокер один.

– Черт с ним, – ответил Юрка. – Скорее давайте, бежим, ну!

Они вышли. Осторожно, крадучись. И почти тут же в бараке кто-то завопил – срывая голос, с визгом:

– Убегают! Охрана, убегают же!!!

Сережка с отнюдь не детским ругательством метнулся обратно, но Вовка пинком (руки были заняты) направил его в сторону соседнего барака, прошипев:

– Бежим, все равно теперь, ну?!

Взревела сирена. Мальчишки мчались со всех ног, волоча настилы. Лучи прожекторов заметались по периметру лагеря, но все получилось так, как и рассчитывал Вовка – стена барака прикрывала беглецов, им надо было сделать еще один рывок, только один.

Откуда черти вынесли солдата – Юрка так и не понял, ни тогда, ни позднее. Вовка врезался в него со всей дури, охранник, выпустив автомат, полетел наземь, и Сережка на бегу механически подхватил оружие за ремень. Но почти тут же раздались крики, звуки борьбы – оглянувшись, мальчишки увидели, что Вовка барахтается на земле. Солдат схватил его и пытался скрутить. Вовка тщетно вырывался из рук здоровенного, хотя и ошалелого мужика, пинался, кусался и орал:

– Бегите, бегите, не стойте, бегите же!!!

– Беги! – Юрка подтолкнул в спину замешкавшегося и вскинувшего автомат Сережку. – Беги, не поможем, только сами пропадем, беги!

Славка уже был около контрольной полосы и с размаху грохнул на нее лист пластика. Вот это и было самое «узкое» место всего плана. Три листа – шесть метров – одна перекладка. Но один лист валялся там, где все еще дрались Вовка и солдат. Сейчас Юрка готов был наорать на Сережку за то, что тот подобрал не пластик, а автомат… впрочем, Сережка вряд ли утащил бы неудобный большущий лист. Да и поздно было что-то выяснять, менять – надо было теперь идти до конца, действовать – и надеяться на лучшее.

Луч прожектора нашарил их, когда все трое стояли на одном листе в каких-то четырех метрах от конца полосы. На миг мальчишек словно приварило к месту этим иссушающе-могучим, мертвящим светом, но уже через пару секунд Славка шваркнул перед собой лист, перешел на него… как вдруг что-то хлюпающе засвистело вокруг, с шипением взрыло землю. Юрка понял, что это – понял сразу и с трудом подавил инстинктивное желание броситься наземь. А Славка охнул, перекосился вбок всем телом, сделал два неуверенных шага вперед и, оттолкнув руку отчаянно вскрикнувшего Сережки, который попытался подхватить падающего товарища, плашмя рухнул на колючую проволоку и осколки стекла.

– Бегите… по… мне… – услышал Юрка. Славка дернулся и простонал, видя, что ребята медлят: – Скорее… придурки… пропаде…те…

Он дернулся еще раз и замер.

Всю жизнь потом Юрка думал, надеялся неистово, что Славка уже все-таки был мертв, когда они с Сережкой пробежали по его телу, чтобы последним прыжком достичь безопасной земли – и кустов за ней.

Что уйти не удастся, Юрка понял, когда они лежали в кустах вдоль дороги – тяжело дыша и слушая, как в ста метрах от них разгружаются с грузовиков солдаты. Бежать мальчишки не могли – ноги не держали, они бежали до рассвета, разодрали в кровь лица и руки и теперь должны были хотя бы пару минут передохнуть. А потом бежать будет уже поздно.

Сережка лежал на спине, глотая воздух широко открытым ртом, грудь ходила ходуном. Юрка, распластавшись на животе и держа наготове «калашников», думал.

И когда обдумал все, то заговорил:

– А сейчас мы сделаем вот что…

Юрка перевернулся на бок и внимательно посмотрел на Сережку. Младший мальчишка часто дышал, прислушивался к шуму и говору на шоссе, но в глазах его не было страха, и Юрка мысленно ругнулся… и сжался. Никитка вел бы себя так же, хоть внешне они совершенно не были похожи.

– Сейчас мы сделаем вот что, – повторил он, чтобы самому собраться с духом, решиться, сделать шаг, после которого повернуть уже будет нельзя. – Сейчас ты пойдешь в лес. Я тебя прикрою.

Глаза Сережки стали непонимающими, а потом… потом – ух, каким серым искристым гневом из них ударило!

– Ты… ты что?! – тонким от этого гнева голосом сказал он. – Бросить тебя?! Ты…

– Помолчи и послушай, – оборвал его Юрка. – Я тебя не убегать посылаю…

– Так всегда говорят! – почти выкрикнул мальчишка, отодвигаясь, как будто Юрка мог каким-то невероятным способом сейчас закинуть его, Сережку, за километры от этого места. – Ты просто думаешь, что я маленький, ты меня спасти хочешь, а ты меня спросил?! Я не хочу так спасаться! Не хочу тебя бросать, не хочу быть предателем, не хочу!