Олег Верещагин - Никто, кроме нас!

Я стал поджигать охотничьи спички. Они загорались сразу, и через три-четыре секунды горели все. Слева и справа. Металлически блеснули ряды колючки внизу. Кунги росли.

Пора.

Я рванул заслонки. Бутылки полетели вниз. Молча. Почему-то я так и подумал – «молча». И сразу же внизу стало расплескиваться темное пламя.

Это сделал я? Я поджег?!

Разворот – мой пилот закладывал его так, что я охнул. Площадка, над которой мы пролетели, горела, и я вдруг услышал гортанные крики, а потом – потом взревели сирены, сразу несколько, мощно и тягуче. В этом вое бежали люди – люди в форме и полураздетые, они выскакивали из других кунгов и явно ничего не понимали.

Я нажал кнопки электроспусков.

Когда земля толкнулась в колеса, я дернулся, как от удара током.

– Прилетели?!

– Прилетели, – Витька обернулся ко мне, снимая шлем.

Нас встречали Ванька Тимкин, Витька Тимко (не путать!), Захарка Дорош и Сашка Тасоев. Мне помогли сойти на землю, сунули кружку с холодной водой, и я выхлебал ее всю, потом сел на бетон и стал разуваться. Я чувствовал себя не усталым, а пустыми каким-то холодным. Мне казалось, что я слышу, как просыпаются, шуршат в траве букашки, как шелестит солнце, готовясь вставать из-за горизонта…

Из моих ботинок на бетон просыпалась земля. Нашаземля. Мояземля.

– Колька, тебе помочь дойти? – спросил Захарка, трогая меня за плечо. Я помотал головой, поднимаясь. – Как слетали?

Бетон был теплым и почему-то качался под ногами.

– Все в ажуре, – ответил я. – Ну ладно. Мы спать.

– Вы должны понимать, что ваша страна не в силах более позаботиться о вас! Что вас ждало на этих диких, охваченных бунтом просторах?! – высокая худая женщина в брючном костюме и с бело-голубой ооновской повязкой на рукаве патетично подняла руку. Несколько сотен детей от четырех до четырнадцати лет, построенных в пять плотных прямоугольников, безмолвно слушали ее. По краям строя замерли с винтовками наперевес солдаты армии США; около трибуны стояли еще несколько международных наблюдателей и трое американских офицеров, возглавляемых майором. – Голод, страдания, гибель в конечном счете! Но международное сообщество не забыло о вас! Вас собрали сюда, вырвав из лап физической и нравственной гибели! О вас всеми силами заботятся! Вас не оставляют вниманием! Теперь, когда России больше нет… – В строю в нескольких местах возникло и тут же улеглось неуловимое движение. Женщина обвела детей взглядом. – Теперь, когда России больше нет, – повторила она с нажимом, – у вас есть лишь один выход: как можно скорее покинуть эту территорию! И здесь Организация Объединенных Наций тоже окажет вам – и тысячам таких, как вы! – всю необходимую помощь. Теперь вы будете вывезены отсюда и переданы в руки тех, кто вас ждет! Вас с радостью примут цивилизованные, культурные страны – и вы забудете прошлые годы, как страшный, дикий сон о варварской земле… Я и мои коллеги, – жест вниз, – представляем здесь все человечество, которое позаботится о вас и которому отныне будете служить и вы…

Коллеги – тощий седой негр, смуглый потный толстячок, снимавший все происходящее небольшой камерой, и европеец с длинной нижней челюстью дегенерата – с важным видом кивали в знак согласия. На лицах офицеров не читалось ничего – они были замкнуты и безразличны; только лицо майора оживилось, когда женщина с повязкой закончила говорить и выбежавший из середины строя светловолосый мальчик лет десяти, подав ей, сходившей с трибуны, букет цветов, оттарабанил по-английски:

– Ви а глэд ту си ю ин ауа кэмп. Ви а риэлли хоуп чу хэлп оф Юнайтид Нэйшнз. Сэнк ю вэри мач, мисс! Итс флауэрз из ауа пресент – май энд май фрэндз – фо хим! [13]– и быстро посмотрел на майора. Тот довольно кивнул.

– Какой милый мальчик, – женщина продолжала говорить по-русски, взяв ребенка за плечо и не забыв развернуть его в сторону камеры, которую одарила широчайшей улыбкой. – Как тебя зовут?

– Саш… – мальчишка метнулся взглядом к майору. – Алекс.

– Алекс, ты хочешь поехать в Америку? – женщина снова улыбнулась – поощрительно.

– Да… в смысле, ес, мисс, – громко сказал мальчишка.

– Скажи несколько слов, – женщина подтолкнула мальчика к камере. – Мы продемонстрируем это детям в других лагерях.

– Я очень хочу в Америку, – заговорил мальчишка. – Это богатая и сильная страна. Здесь, в России, мне было плохо, моих папу и маму убили… – мальчишка вдруг затравленно оглянулся и замолчал. Его губы задрожали.

Женщина поспешила:

– Славянские террористы, православные фанатики, верно? Бедный ребенок!

– Да… террористы… но меня подобрали американские солдаты и поместили сюда… Я очень благодарен американским солдатам… Я очень хочу поехать в Америку…

Строй молчал.

– Я вижу, вы очень неплохо поработали, – благосклонно кивнула женщина. – От так называемого русского духа, о котором было столько разговоров, у них ничего не осталось…

– Ну, весь цивилизованный мир тут немало сделал еще до войны… – скромно ответил майор. – Мы лишь завершили начатое…

Женщина, оглянувшись, чуть нагнулась к нему:

– Скажите… ведь некоторая частьэтих детей на самом делепойдет на усыновление?

– Младшие, мисс, – еле заметно улыбнулся американец. – Остальные…

– О нет-нет, – замахала руками проверяющая, – избавьте меня от подробностей, это такой ужас… Может быть, вы могли бы поспособствовать мне? Так сложилось, что я бездетна… а иметь рядом живое существо хочется… – Глаза ооновки на миг шмыгнули в сторону, как две маленькие хищные крыски. – Может быть, вы подберете мне девочку? Не старше семи лет… я видела тут несколько милых мордочек… Обещаю, что окружу бедную малышку заботой и вниманием…

– Нет ничего невозможного, мисс. Свяжитесь со мной через три дня, – улыбнулся американец и, дождавшись, пока женщина отойдет к машине, процедил: – Похотливая сука… В блоки, быстро! – заорал он охране.

– В блоки, марш в блоки! – дублируясь десятком мужских глоток, разнесся приказ над головами послушно повернувшегося строя.

…«Пункт К76», как официально именовалось это заведение в документах, был одним из более чем тысячи подобных «пунктов», созданных под патронажем ООН на оккупированной территории России. Эти заведения решали проблему детской безнадзорности. Если учесть, что, согласно отчетам, на оккупированной – или, как говорили чаще, «подконтрольной» – территории находилось не менее восьми миллионов детей младше шестнадцати лет, то поле деятельности открывалось широчайшее. Русские дети – вопреки тому, что указывалось в отчетах в мирное время – были в массе намного здоровей (особенно если дело касалось генетики, психических и хронических болезней) своих сверстников на Западе. Поэтому восьмимиллионная масса была просто кладом для ООН. С начала боевых действий уже было вывезено не менее двухсот тысяч детей; в «пунктах К» содержалось еще около четырехсот тысяч, и контингент по мере сил пополнялся. Желающих усыновить здорового белого ребенка в мире было множество. Впрочем, это касалось только тех детей, кому еще не исполнилось пяти-семи лет. Но и остальные в демократическом мире не должны были пропасть – их с распростертыми объятиями ждали «студии», «агентства», «клубы», фармакологические, парфюмерные и трансплантологические предприятия… Предоплата со множеством нулей капала на сотни счетов…