Александр Золотько - Игры над бездной

– Никого я никуда не отправлял, с чего вы взяли? – удивился Дима. – Мы же договорились не выходить за пределы…

– Вот и я об этом же, – удовлетворенно кивнул ректор. – Мы все сидим в границах города и надеемся, что кто-то придет к нам, принесет туалетную бумагу, китайские товары и европейскую технику… И строим наши отношения внутри границ города так, будто нужно только подождать, и все встанет на свои места. Как было. Как прежде. А если не будет – как прежде? Если там ничего не осталось. Если только нам удалось не свалиться в дикость и варварство… Тогда что? Будем и дальше делать вид, что все нормально? Кстати, наш возбужденный друг, Тарле, рассказывая о пользе от Учкома, забыл упомянуть, что из всей системы здравоохранения уцелела только клиника Учкома. То, что сейчас продолжают называть городскими аптеками и больницами, – всего лишь пустышки. Если кто-то хочет получить квалифицированную помощь, то ему нужно к нам. Пока мы стараемся особо не рассортировывать потенциальных пациентов. Пока у нас все функционирует… но, я не могу изготавливать нужный объем медикаментов, у меня на это нет ни мощностей, ни сырья. Я смогу ремонтировать оборудование, поддерживать его, но сделать новое… мы сейчас над этим работаем, однако успехи не вдохновляют и не внушают особого оптимизма… Да.

– И что из этого следует?

– Сами подумайте. Сами. Подумайте.

– И все же… Может, подскажете? Вы, похоже, это уже неоднократно обдумывали… Судя по уверенному тону и выверенности формулировок…

– А вы, Дима, напрасно ушли из Учкома… – вздохнул Николай Александрович. – Я вам еще тогда говорил…

– Да, говорили, что оборудование для канторщиков можно клепать и здесь, в Учкоме… А я вам сказал, что предпочитаю быть хозяином, а не мальчиком на побегушках. И за двенадцать лет, как мне кажется…

– Да, ваши успехи впечатляют. Но мое предложение с тех пор остается в силе.

– Я понял. Но вы не ответили на мой вопрос. Что же теперь нужно делать? Если вдруг и вправду к нам никто не придет? Вы же наверняка слушаете спутники? То, что мы на них не можем выйти, вовсе не означает, что и у вас не получилось? Мне вообще давно уже кажется, что кто-то просто глушит сигналы спутников в черте города… Даже возникал соблазн послать кого-нибудь подальше от города с приборами, чтобы послушать.

– Там нечего слушать, Дима. Нечего. Большая часть спутников погибла в момент Катастрофы – импульс, знаете ли, был очень мощный. Полгода мы получали картинку с пары российских спутников-шпионов… Результаты землетрясений, цунами, вулканов и прочих напастей… Я мог бы вам показать запись взрыва Йеллоустонского заповедника. Это впечатляет. И Кракатау… Это нас тряхнуло до четырех баллов, а по всему миру – не меньше восьми. Все вулканы проснулись. Береговая черта… скажем так, очень изменилась. В первый день было сообщено о двух сотнях миллионов погибших. А потом сообщать цифры перестали. – Николай Александрович взял со стола карандаш и постукивал им о столешницу, как обычно делал на лекциях, когда еще был преподавателем. – Возможно, все происходящее вокруг нас – только временная пауза. А возможно – начало настоящей катастрофы. Знаете, так бывает на льду: вначале кажется, что еще можно удержаться на ногах, только чуть-чуть проскользнула подошва ботинка. Ерунда, вас только качнуло, вы взмахиваете руками, удерживая равновесие… и вам почти удается его удержать… вы машете руками, но равновесие не восстанавливается, ноги разъезжаются, но вы все пытаетесь, и вместо того, чтобы сгруппироваться и упасть так, чтобы не разбиться, а потом встать, вы пытаетесь устоять… пытаетесь-пытаетесь-пытаетесь… а потом земля окончательно уходит из-под ног и ударяет вас по затылку. С размаху, по тонкой косточке да всем земным шаром… Смерть? Сотрясение мозга? Ушиб? Не знаю. Но если бы вы приняли правильное решение, то в самом тяжком случае лишь немного бы испачкались.

– Ну да, руки можно помыть потом…

– Совершенно верно. Руки можно и помыть… – удовлетворенно кивнул ректор. – Я был рад встрече. Надеюсь, мы еще поболтаем.

– Об удержании равновесия?

– О нем – в первую очередь. – Николай Александрович протянул руку через стол. – До свидания, Дима. Дмитрий Евгеньевич, если не ошибаюсь…

– Дима Механик, – сказал Дима, поколебавшись секунду, пожал руку и вышел из кабинета.

– Дмитрий Евгеньевич, – сказал ректор, достал из кармана белоснежный носовой платок и тщательно вытер ладонь. – Никуда ты не денешься…

Николай Александрович включил селектор:

– Анатолий? Пригласи, будь добр, господина Фрейдина ко мне.

– Да, Николай Александрович, – ответил референт.

Через полминуты в кабинет вошел Максимка.

Молча подошел к креслу и сел.

Демонстративным жестом положил на стол блок коммуникатора и посмотрел на ректора.

Тот чуть приподнял бровь, придав лицу вопросительное выражение.

– С интересом прослушал… – сказал, наконец, Максимка.

Ректор брезгливо поджал губы.

– Вы почти молодец. – Максимка несколько раз хлопнул в ладоши, медленно, будто не аплодировал, а вызывал лакея. – Но только почти.

– Мне сегодня не хватало именно вашей похвалы, – брезгливым было не только выражение лица ректора, но и голос. – С самого, заметьте, утра…

– Вы правильно провели начало беседы, особенно когда молчали, – заявил Максимка. – В середине беседы вы почему-то сползли в экспромт, но, в общем, верно выдержали интонацию и смысл. Но финал…

– Что – финал?

– Вам было приказано… – Максимка сделал паузу, давая возможность ректору обидеться, но тот только махнул рукой. – Было приказано прочитать ему лекцию по поводу потери равновесия. Вы ее прочитали, с должными интонациями и все такое… Он послание принял и теперь переваривает. Хорошо. Но что это был за бред о предложении, оставшемся в силе? Вы все еще лелеете планы стать самым сильным пацаном в городе? Властелином мира? Зачем эта дешевая патетика: «Напрасно ушли из Учкома…»? Вам самому не противно?

– Представьте себе – нет! – Брезгливость исчезла, теперь глаза ректора светились ничем не скрываемой яростью. – Я выполнил все, что вы просили…

Ректор сделал паузу после «просили», предлагая Максимке поправить формулировку, но тот только усмехнулся недобро.

– Что я делал до этого и после – вас не касается… И вы…

– И я могу убираться ко всем чертям? – Улыбка Максимки превратилась в оскал на мгновение и снова стала улыбкой. – Я прихожу и ухожу только тогда, когда сам принимаю такое решение. Но при этом не запрещаю никому помешать мне это решение осуществить. Вот, например, сейчас вы можете попробовать меня выгнать. Или даже убить… Как моего бывшего шефа. Это же вы ему подсунули наноконфетку с часовым механизмом? Больше некому. Вы?