Кирилл Кащеев - Жрица голубого огня

– Сядем к Почаку в лодку – крепко хватайтесь за что попало и смотрите прямо на него! Только на него, что бы он ни говорил и ни делал – глаз не сводите! – спускаясь по берегу к воде, быстро давал наставления Донгар. – Поняли?

– Лучше б мы все-таки объехали этот шум, – вместо ответа тоскливо пробормотал Хакмар.

Аякчан почувствовала, что на глазах у нее закипают слезы. Ведь это она хотела, чтоб Черные никуда не сворачивали, ее подначки заставили Хакмара ломиться напрямик к Почаковой реке! Ну почему опять, почему снова все ее хитрые планы оборачиваются против нее же! Совсем как Солкокчон, когда той велели лично уничтожить верховных жриц, – интриговала-интриговала, а теперь собственная интрига тянет ее за собой, как взбесившийся речной поток неосторожного пловца. Вот-вот утопит. Или веслом забьет.

У самого берега, небрежно привязанная к торчащим из-под снега чахлым кустам, на темной бурлящей воде покачивалась большая, выдолбленная из ствола цельного тополя лодка-ульмагда. Из тех, что способны взобраться на самую бурную волну, везя на себе половину стойбищного имущества. Пара весел и шест для отталкивания были аккуратно сложены у борта, сама же лодка казалась пустой.

– Ну и где он? – неслышно, почти про себя, шепнул Хакмар, опасливо озираясь по сторонам.

– Где-где – вот он я, не видишь, что ли! – раздался все тот же громовой голос, от которого кололо в измученных ушах. На дне лодки что-то шевельнулось – и на корму выскочил крохотный, не больше двух ладоней ростом, уродливый человечек. – Мал я тебе, разглядеть не можешь? – подбоченясь, он уставился на Хакмара малюсенькими злобными глазками. – А может, убежать хочешь? – искушающим тоном предложил уродец. – Гляди, какие у меня ножки маленькие – а у тебя какие длинные! Ты от меня враз убежишь! Давай, а? – он с надеждой посмотрел на Хакмара – и махонькой, тонкой, как веточка, ручонкой легко цапнул лежащее у борта весло, вчетверо длиннее его самого.

Но тут на него налетел Донгар:

– К нему в лодку почтенные, уважаемые люди, большие начальники садятся, а он им пешком предлагает пройтись? – натягивая поводья и заставляя своего оленя грудью надвинуться на стоящего на корме Почака, завопил Донгар. – Совсем обхождения приличного не понимаешь, одичал тут в своей глуши вовсе! – орал черный шаман хотя и не так оглушительно, как Почак, зато с гораздо большим жаром. Казалось, он аж кипит от возмущения. – Подрядился везти – вези! Говори, куда поклажу, куда оленей, куда самим…

– А я что – я ничего, – так растерялся под его напором Почак, что даже голос его грохотал уже не столь сильно. – Оленей разгружайте, поклажу сюда валите…

– Нет, ты погляди на него! – Донгар всплеснул руками. – Большие начальники тебе будут оленей разгружать? Ты перевозчик – ты свою лодку и грузи! И не стыдно тебе, однако! – с высоты седла глядя на крохотного уродца, укоризненно покачал головой шаман. – Такой здоровила вымахал, а работать за него другие должны!

– А я что – я ничего, – совсем засмущавшись, понизил голос Почак. – Могу и разгрузить, и загрузить – мне все нипочем! – и страшноватенький малыш лихо сиганул с кормы и шустро засеменил к испуганно пятящимся от него оленям.

– Не извольте беспокоиться, большая начальница жрица! – спешившийся Донгар почтительно склонился перед Аякчан. – Сейчас поплывем!

Крошка-Почак, в этот момент одной рукой стаскивающий с оленя громадный, в сто раз больше него тюк, вздрогнул.

– Жрица, что ли? – недоверчиво пробормотал он, похоже, только сейчас разглядев выглядывающие из-под черной краски голубые волосы Аякчан.

– А как же! – задорно вскричал Донгар. – Понимать должен – почитай, сам Голубой огонь на своей лодчонке повезешь! – В голосе шамана вдруг прорезались угрожающие нотки, он многозначительно оглядел хорошо просушенную долбленку.

– Жрицы-то – они все больше в небесах летают, – буркнул Почак, все еще недоверчиво изучая пятнистую черно-синюю косу Аякчан и торчащие из-под рваной рубахи меховые штаны.

Сгребя в кулачок остатки самообладания, Аякчан старательно выпрямилась.

– Летать жрице или ходить – то дело Храма, а не твое, перевозчик! – ледяным тоном наставницы Солкокчон отчеканила она, глядя строго поверх головы Почака. Хоть Донгар и велел смотреть прямо, но взглянуть в искаженное лютой злобой крохотное личико было сверх ее сил! Вместо этого она задрала подбородок еще выше и направилась к лодке. Остановилась у самого борта и, не оглядываясь, презрительно скомандовала: – Эй, охранник! Помоги мне войти в лодку!

Наступила короткая тишина – никто не двигался. Потом сдавленный от ярости голос Хакмара у нее за спиной выдавил:

– Это ты – мне?

Послышалась короткая возня – похоже, черный шаман наглядно пояснял черному кузнецу, что сейчас не время для гордости. Рядом появился прихрамывающий Хакмар – вроде только что не хромал! – и, кинув на Аякчан совершенно бешеный взгляд… одним махом подхватил ее на руки.

Девочка испуганно пискнула, едва успев ухватить его за шею. На мгновение их лица оказались напротив, совсем близко… Аякчан вдруг почувствовала, как терзающий ее ужас отступает! Ей стало хорошо, легко… и она радостно улыбнулась Хакмару. Ярость в глазах кузнеца сменилась растерянностью. Он некоторое время стоял, не шевелясь, с Аякчан на руках и разглядывал девчонку – будто пытаясь понять, что у нее на уме! Потом словно спохватился – и торопливо, как если бы Аякчан была по самые уши полна Огнем и жгла ему руки, посадил ее на сложенные на корме тюки.

Ка-акие у него руки сильные! Не может быть, чтоб такой воин, как Хакмар, дал их в обиду какой-то мелкой нечисти, будь у той хоть тысячу раз громкий голос! Аякчан поерзала, поудобнее устраиваясь среди тюков, и бесстрашно уставилась прямо на запрыгнувшего в лодку Почака.

Долбленка наискось пересекала реку. То взбиралась заостренным носом на буруны, то скатывалась с них, пробиваясь на другой берег поперек течения. Не сводя настороженных глаз с Почака, Аякчан все-таки изредка косилась на противоположный берег – темная стена деревьев медленно, но неуклонно приближалась. Привязанные к корме олени меланхолично плыли сзади, держа над водой увенчанные рогами головы. Крохотный перевозчик, казалось, даже не чувствовал сопротивления стремнины. Повиснув на самых кончиках двух здоровенных, намного больше его самого весел, Почак подпрыгивал на дне лодки:

– И-и-йэх! И-и-йэх! – И весла проворачивались в воде, выкидывая тяжело груженную долбленку на гребень волны. Физиономия уродца корчилась в совершенно жутких гримасах – то перекашивалась на сторону, то собиралась складками у подбородка, как сползший чулок-ноговица, то, наоборот, перемещалась на затылок, оставляя вместо лица лишь туго натянутую гладкую кожу. Морда Почака вывернулась наизнанку, и вместо щек повисли лоскуты алого мяса, перевитого подергивающимися черными жилами. Аякчан отчаянно захотелось зажмуриться, она судорожно сглотнула – кислая гадость подкатила к горлу, прорываясь наружу. Сидящий рядом с ней на корме Хакмар обеспокоенно шевельнулся, и едва не теряющая сознание от омерзения девочка вдруг почувствовала, как он крепко стиснул ей руку – то ли успокаивая ее, то ли сам ища помощи. Но ей это точно помогло! Вцепившись в пальцы мальчишки, будто она тонула, Аякчан заставила себя не отрываясь смотреть Почаку в то сжимающееся складками, то расползающееся в блин лицо.