Кирилл Кащеев - Жрица голубого огня

– Не знаешь ты моей мамки! – авторитетно сообщила девочка. – Когда она ругается, так и уши болят, и попа ноет!

Но Аякчан ее уже не слушала. Сиговы потроха полетели в кипящую воду. Аякчан наскоро разболтала в котелке несколько ложек порсы – заварится, загустеет на рыбном бульоне, быстро да сытно – и принялась сбивать с оттаявшим на очаге молоком икру да мелко посеченную сигову печень. Нэлэнчик увлеченно следила, как она орудует мутовкой, и подбирала на пальчик отлетающие капли молока. Сколотив икру с молоком в крепкую смесь, Аякчан выложила ее на куски рыбьего мяса и принялась аккуратно сворачивать тугой рулет. На широкой деревянной лопате сунула его томиться над очагом. По дому пополз одуряющий запах печеной рыбы.

– Ешь! – она плюхнула перед аж сопящей от счастья Нэлэнчик плошку с густым варевом и отхватила добрый ломоть источающего сок рыбного рулета. Нэлэнчик неверящими глазами посмотрела на выставленные перед ней миски, робко взяла ложку… Порывисто вскочила, обняла Аякчан за пояс – выше не дотянулась – и кинулась обратно к столу. Аякчан смущенно засмеялась. Ощущение было странное – она то млела от удовольствия, глядя на увлеченно чавкающую малышку, то начинала злиться – после двух Дней учебы могла б уже и не вспоминать, каково оно, у очага возиться. «Трижды шелковая» небось даже не знает, с какой стороны к чувалу подходить. – А я Хакмару в кузницу отнесу, – Аякчан подхватила с Огня котелок.

– Этот Хакмар – он твой жених? – Нэлэнчик облизала ложку.

Аякчан остановилась.

– Нет. Никакой он мне не жених, – ровным голосом сказала она. Только Хакмара ей в женихи не хватало, упаси Огненноглазая! А может… Аякчан вернулась и прихватила со стола разделочный нож. Даже если Хакмар ради рыбного рулета не станет с ней разговаривать, то уж нож-то наточить не откажется – кузнец все-таки! – От Огня отсядь подальше, а то, гляди, мордаху обожжешь! – прикрикнула она на скребущую ложкой по дну миски Нэлэнчик и побежала через двор к кузнице.

В горне весело пылал Голубой огонь, похоже, окончательно смирившийся с присутствием черного кузнеца. Стоящий у наковальни Хакмар вскинул голову – при виде поднявшей полог девочки лицо его, как всегда, стало будто высеченным из камня. Но тут ноздри мальчишки пощекотал сочащийся из котелка сытный дух, он мгновение колебался – и наконец отложив молот, шагнул Аякчан навстречу.

– Хозяйка наконец решилась нас покормить? – глядя поверх головы Аякчан, надменно спросил он.

Что бы он о себе ни воображал – на самом деле этот мальчишка даже не человек, а всего лишь ключик к ее, Аякчан, блистательному будущему! А потому она обижаться на него не станет!

– Хозяйка отправилась к подружке сережками хвастаться, – весело сказала она, водружая котелок на шаткий поставец у наковальни, и сунула мальчишке ложку в левую руку – правая висела на перевязи.

Все с тем же надменно-отстраненным видом, будто ложка сама собой выпрыгнула на него из ниоткуда, Хакмар зачерпнул еще булькающее варево – и принялся наворачивать с не меньшим увлеченим, чем Нэлэнчик, разве что без чавканья. Аякчан торопливо отрезала ему рулета.

– Надо же, вкусно! Да ты настоящая… как тут у вас называется – чумохозяйка? – насмешливо протянул Хакмар. – Не знал, что жриц учат готовить!

– Не думаю, что ты много знаешь о жрицах! – сквозь зубы процедила Аякчан. Ну это уже слишком! Она для него старается – а он ее чумохозяйкой обзывает?

– И не хочу знать! – отрезал он, изящно промакивая губы кузнечной ветошью, отчего под носом у него моментально нарисовались черные усы. – Был бы счастлив ни с кем из вас не знакомиться!

– Храму что, в Нижний мир провалиться ради твоего счастья? – фыркнула Аякчан, дрожащими руками собирая со стола плошки. Правильно все-таки в Храме говорят – нельзя с этими южанами по-хорошему!

– А это было бы счастьем для всего Сивира! – отрезал Хакмар, снова поворачиваясь к наковальне.

Вот и поговорили. Аякчан почувствовала, как на глазах у нее закипают слезы, и торопливо направилась к выходу.

– За обед – спасибо, – не оглядываясь, буркнул ей вслед Хакмар.

– Я еще нож хотела наточить… – шмыгая носом, чтоб удержать бегущие из глаз слезы, пробормотала она.

– Возле наковальни возьми – я новый сделал, – все так же не глядя, ответил он, тихо и, кажется, совершенно бесцельно потюкивая молоточком.

Аякчан снова отставила котелок и направилась к наковальне. Она наклонилась, перебирая ножи, пару шильев и даже запаянный чайник – сегодняшнюю работу Хакмара. В рядок лежали с десяток медных колокольцев для шаманского бубна.

– А это зачем? – Аякчан дотронулась до колокольчика пальцем, и тот сам собой откликнулся тихим, но басовитым гулом. Она прикоснулась ко второму – отозвавшаяся нота была прозрачна и исполнена печали. Третий затенькал, будто расхохотался.

– Да я и сам не знаю, – оглядываясь на многоголосый перезвон, слегка смущенно ответил Хакмар. – Донгар бубен просил починить. Вроде не к спеху, но мне почему-то захотелось сделать…

Оставив колокольчики – надо же, как некоторые гордые кузнецы готовы суетиться ради всяких полудурков! – Аякчан взяла один из выкованных ножей. Поглядела на хозяйский нож. Снова на Хакмаров.

– Почему? – не выдержав, спросила она, поднося старый хозяйский нож к творению Хакмара. – Почему они… такие?

Ножи в ее руках были вроде бы одинаковыми – два широких кованых лезвия, насаженные на простые деревянные рукояти. И в то же время совершенно разными. Принесенному из дома ножу самое место было… у очага. Он не потеряется и не сломается, и не украдет его никто. Ингама, и Нэлэнчик, и дочка ее, и внучка станут пользоваться этим ножом День за Днем, непрестанно жалуясь, что и тяжелый он, и тупой, и ручка неудобная… Хакмаров нож скользил в руку, будто ласкаясь, он словно порхал между пальцами, легко ложась и в прямой, и в обратный перехват. Лезвие хищно отблескивало в свете Огня, обещая помочь на охоте, сражаться в бою и уютно коротать вечер у костра, отхватывая от жарящейся туши истекающие соком куски. Этот нож мог стать другом. Этот нож мог стать врагом.

– Почему у тебя это… получается? – требовательно спросила она. – Потому что ты – черный кузнец? – она опасливо понизила голос, косясь на Огонь в горне. – Или просто ты… талантливый? – Только б не подумал, что она к нему подлизывается!

Хакмар молчал так долго, что она была уже уверена – не ответит.

– Мой… мой отец… – слово «отец» он выдавил с трудом, будто оно жгло ему губы.

Аякчан покосилась на него с интересом – у него что, тоже проблемы с отцом? Как у нее? Да не может быть! Не был бы он таким… гордым… уверенным… если бы жил, как она!

– Мой отец, – продолжал Хакмар, второй раз неприятное слово далось ему легче – Он… белый кузнец. Но у него тоже – получается. И у его братьев. И у двоюродных. Дело вот в этом. – И он кивнул на маленькую, совсем неприметную металлическую полоску, висящую на стене кузницы.