Владимир Перемолотов - Звездолет «Иосиф Сталин». На взлет!

Только не дым это был и не пар… Облако отсюда выглядело зеленоватым. Оно расплывалось в воздухе, словно капля краски в воде и, прижимаясь к земле, текло вширь, поднимаясь выше колес.

– Что это? – уже догадываясь об ответе, спросил Тухачевский. Навидался он таких облаков, когда антоновщину выводил в тамбовских лесах.

– Мотоброневагон «Ураган». Помните, восемь месяцев назад я на совещании у товарища Ворошилова обещал? Так вот он!

Газ растекался. Он оказался тяжелее воздуха и ник к земле, оплетая щупальцами кусты и травы. Кольцо вокруг броневика стремительно расширялось, и отсюда казалось, что оно движется вширь быстрее, чем мог бы бежать человек.

Взревев мотором, газовый монстр развернулся и, словно катер, выставляющий дымовую завесу, прокатился несколько десятков метров вдоль горизонта, поливая полигон свинцовыми струями.

– Экипаж в противогазах?

– В том-то и штука, что нет, – весело ответил профессор. Ветер рвал волосы из-под шляпы. – В том-то и штука…

– Как это «нет»? – ахнул военный. – Как это «нет»?

Он спрыгнул с бруствера вниз, встал перед улыбающимся профессором и, перекрывая грохот пулеметов, скомандовал:

– Немедленно прекратить! Кто вам дал право так людьми рисковать?

Он хотел сказать что-то еще, но сдержался, сообразив, что что-то не так.

Ученый с усмешкой поднял руку, останавливая поток грозных слов, и закончил начатую фразу:

– То-то и оно, что нет там никакого экипажа, Михаил Николаевич!

Тухачевский замолчал. Потом бросил взгляд на стальные стержни, что торчали над траншеей за спиной профессора, и слегка кивнул, запоздало подумав, что ждать чего-то другого от Отдела Волнового Управления не стоило. Конечно, нет экипажа… Владимир Иванович, поняв, что маршал догадался, и сам соглашаясь, качнул головой.

– Так точно, товарищ маршал. Он на дистанционном радиоуправлении.

Тухачевский не успел ответить. Ассистент профессора, наблюдавший за испытаниями в стереотрубу, негромко сказал:

– Профессор! Ветер меняется.

Словно не доверяя коллеге, профессор лизнул палец и поднял его над головой. Пару секунд стоял, рассчитывая что-то в уме, потом отдал короткую команду.

– Приготовить противогазы…

По траншее прошелестело короткое движение. Каждый, кто тут был, знал, что такое боевой газ. В два длинных шага профессор дошел до блиндажа и крикнул в полураскрытую дверь:

– «Смерч» выводи, «Смерч»!

В глубине траншеи залязгало, словно кто-то там перекидывал вверх-вниз пакетные переключатели коммутатора. Несколько секунд спустя за бруствером взвыл на форсаже мотор, и десятком метров левее траншеи навстречу облаку покатилась низкая танкетка, вместо орудия украшенная каким-то огромным, ступенчатым жерлом. Она в несколько секунд достигла облака, точнее, облако наплыло на стальной корпус и в ту же секунду из трубы извергся фонтан пламени.

Вал огня упал на землю, танкетка, круто и стремительно развернувшись, покатилась вдоль фронта зеленоватого тумана, обрабатывая его волнами огня. Не выдержав термической атаки, газовое облако втягивало ядовитые щупальца и таяло.

– А это что такое?

Смотреть в огонь сквозь оптику Тухачевский не мог и бинокль опустил.

– Телемотодрезина «Смерч». Дистанционно действующий подвижный огнемет для поддержки пехоты при штурме укрепленных районов, – отрапортовал профессор. – Особо эффективна при отражении газовых атак противника.

В голосе его слышалась гордость человека, сделавшего то, что никто до него не делал.

Газ, укрощенный огнем, опустился на землю.

– Если б на Ипре у французов нашелся бы с десяток таких машин, то слово «иприт» в военном лексиконе, возможно, и не образовалось бы… Вот, пожалуй, и все… Мы закончили. Ничего другого не покажу. Давайте-ка в блиндаж, Михаил Николаевич.

Под ногами заскрипели деревянные ступени, они спустились под землю. Точнее, под перекрытие из двух накатов бревен. Тут топилась печка, и следа не было холода и ветра. Над простым деревянным столом висела керосиновая лампа. Теплый, желтый свет на струганых досках после холодной резкости утра создавал ощущение уюта. Гость зябко потер рука об руку.

– Что ж, Владимир Иванович. Удивил…

Он смахнул рукой со скамьи и уселся, снизу вверх глядя на профессора.

– Ну, что… Работу одобряю. Не зря народные денежки тратишь… Ты, помнится, обещал еще и сухопутную торпеду. Успеешь к концу года?

– Успеем, товарищ Тухачевский… Должны успеть. А Абрам Федорович?

– Что Абрам Федорович? – не понял Тухачевский.

– Он-то успел?

– Что успел?

– То, что обещал, – уклончиво ответил Бекаури.

– А что он обещал? – также шепотом поинтересовался Тухачевский, оглядываясь на дверь. Рука машинально сжала в кармане рукоять шашки, а точнее, того, что в секретных документах проходило под названием «изделие 37 бис». – Он много чего обещал…

– Ну то, что обещал к годовщине…

Владимир Иванович наклонился к самому уху, чтоб ни один даже самый искусный шпион не смог услышать то, что ему знать не полагалось, и прошептал:

– Лучи Смерти…

Секунд десять Тухачевский оторопело рассматривал лицо ученого. Нужно было как-то реагировать на то, что вот так вот, в рядовом разговоре, кто-то сообщает тебе сведения, которые ты сам совершенно искренне считал, знают в стране не больше десятка человек и по своей сути считаются настолько секретными, что дальше некуда. С другой стороны, и сам Владимир Иванович кладезь секретов. Одним больше – одним меньше… Маршал вздохнул от нелепости ситуации.

– А откуда вы про них вообще знаете, Владимир Иванович? Вам что, своих секретов не хватает, раз чужие собираете?

Владимир Иванович, явно смутившись, затряс перед собой указательным пальцем, словно злого духа отгонял.

– Нет, нет. Вы меня не так поняли. Я ведь не просто так… Я с целью развития социалистического соревнования…

Тухачевский ничего не сказал. Не арестовывать же его? Знает и знает…

– Ладно, Владимир Иванович… Только, сами понимаете, вы своей осведомленностью не щеголяйте.

Он встал, показывая, что больше не собирается говорить на эту тему.

– Через три дня Пленум. Там и поговорим о ваших – он выделил голосом «ваших» – делах.

…Пленуму ЦК ВКП (б) предстояло решить много важных вопросов.

В первый день Сталин выступил там с речью об индустриализации и хлебной программе. Его противники, живущие за розовыми стеклами пенсне и не желающие понимать того, что происходит в мире, дали ему бой, и сшибка получилась серьезной. Бухарин, Томский и Рыков пытались переломить ситуацию, заученными в гимназии на уроках риторики движениями воздевали на трибуне руки, жалели крестьянство, пели осанну мелкобуржуазной стихии…