Туллио Аволедо - Корни небес

Дюран останавливается на полпути.

— Ты монстр! — кричит Егор.

— Нет. Я не монстр. Ни одно живое существо не монстр. Там, снаружи, царит смерть. Всякая жизнь священна. Выпустите меня! Не оставляйте меня здесь! Во имя жизни!!!

Дюран продолжает подниматься по лестнице.

— Я могу доставить вас в Венецию.

Это слово, название этого города, взрывается среди нас, как бомба.

Уже на середине лестницы Дюран останавливается.

— Выпустите его оттуда, — говорит он. — Но ни на секунду не упускайте его из виду. При первом же неверном движении — стреляйте. Сперва по ногам, потом в живот. Кажется, панцирь там тоньше. А теперь пошли. Валим отсюда!

— Вы с ума сошли! Вы не можете освободить этого монстра! — визжит Герцог.

Битка затыкает его оплеухой.

Дюран смотрит на меня. Торжественно кивает головой.

Ключ дрожит в моей руке, пока я вставляю его в замок.

Вместе с Адель я открываю дверь, скрипящую на несмазанных петлях.

— Спасибо. Вы приняли правильное решение. А теперь идемте .

Странное существо, скользя, выходит к нам из клетки неторопливым торжественным шагом. Под черной, блестящей, словно пластик, кожей, очевидно напряжение мускулов. Руки и ноги двигаются, как части странной машины, толкая вперед тяжелую броню.

Видя его приближение, герцог начинает что-то мямлить, но существо не удостаивает его своим вниманием. Оно проходит мимо плавными нечеловеческими шагами.

— Мы не выйдем там, откуда вошли. Там наверху много охранников .

— Здесь есть другой выход? — спрашиваю я.

— Нету, — бормочет герцог.

— Есть, — возражает человек-таракан, неожиданно быстро бросаясь вправо. Внешность этого создания обманчива. Надо помнить, что с ним нельзя расслабляться.

Добравшись до стены, Грегор Самса расставляет руки и вытаскивает из стены панель из крашеного гипсокартона. Она была неотличимо похожа на часть массивной стены. Под этой панелью скрывается дверь. Она не заперта. За ней оказывается узкая винтовая лесенка.

— Ты сможешь подняться по ней? Она узкая? — спрашивает Дюран.

— Меня привели сюда по ней.

— Хорошо. Ты пойдешь первым.

Не отвечая, Грегор Самса начинает подниматься. Он передвигается очень странно. Похоже скорее на машину, чем на живое существо.

— К сожалению, это не так, — вздыхает его голос в моей голове.

— Ты можешь читать мысли?

— А как тебе кажется, священник?

— По-моему, да.

— Жопой клянусь. Вы же так говорите, да? Точнее, вы так говорили. Я мог бы рассказать тебе кучу интересных вещей о теперешнем мире. Но всему свое время. Прежде всего, мы должны выйти отсюда. А времени у нас мало.

Я киваю:

— Ты прав.

— Я прав в стольких вещах, и посмотри, до чего меня это довело. До клетки, в которой я сидел для развлечения избалованного мальчишки.

Мы продолжаем подниматься по винтовой лестнице, как вдруг герцог начинает проявлять признаки беспокойства. Он останавливается, как вкопанный, у двери.

— Мы не можем пройти здесь.

— Почему? — спрашивает у него Дюран.

— Потому что он не хочет, чтобы мы увидели, — отвечает Грегор.

— Что именно мы не должны видеть?

Герцог мотает головой.

— Открой эту чертову дверь, — приказывает ему Егор Битка, направляя пистолет на его лоб.

Коротышка вынужден подчиниться. Он открывает дверь и отступает, вжимаясь в стену, как будто желая втиснуться в щели между камнями.

Дюран переступает порог. За ним следует Егор, вталкивая перед собой отбрыкивающегося герцога.

Комната освещена коптящими факелами, висящими на стенах.

Повсюду зловоние гнилого мяса.

Так вот что это было за тошнотворное зловоние, заметное, несмотря на духи, которыми обильно надушился герцог!

На огромной кровати с балдахином из разодранных простыней лежит голая женщина. Ее руки и ноги привязаны к стойкам кровати. У нее белые вытаращенные глаза. Они похожи на глаза жаренной на гриле рыбы. Молодая женщина извивается, пытаясь высвободиться. Желтоватая слюна стекает у нее изо рта.

— Что это? — спрашивает Дюран, дергая Герцога за плечо.

— Это его забава, его отдых, его радость, — напевает голос Грегора.

— Меня не интересует, чем он с ней занимается. Я хочу знать, что это за монстр!

— Та, которую ты называешь монстром, была человеческим существом, прежде чем потеряться в Долине Смертной Тени.

Капитан с отвращением смотрит на пускающее слюни создание, червем извивающееся на простыне. А потом приставляет пистолет к виску молодого герцога.

— Последний раз тебя спрашиваю! Что это… за извращение?

Губы герцога двигаются вхолостую, как будто не способные вымолвить ни слова. Дуло ударяется о его висок, и сфинктер хозяина Урбино не выдерживает. Вонь экскрементов наполняет комнату, заглушая даже смрад, исходящий от девушки на кровати.

Дюран хватает герцога за шиворот и отбрасывает в угол, а потом подходит к созданию на кровати.

Веревки, которыми она привязана к кровати, разодрали ее плоть на запястьях и щиколотках. Вместо крови из этих страшных ран текут густые желтоватые выделения.

А между ног…

Увидев, что с ней творится там, я осеняю себя крестным знамением.

Разбитая бутылка.

И жидкость, текущая оттуда, — кровь.

«Какое же чудовище могло сделать такое, — думаю я. — Хоть это создание и монстр…»

— Монстр — не она. Она то, что она есть. Она марионетка. Монстр — это тот, кто сделал это.

— Грегор, что такое марионетка ? И кто сделал это?

В моей голове слышится смешок, как звон колокольчиков:

— Я вижу из твоих воспоминаний, что ты уже встречал марионеток. Ты убил трех из них на дне ямы. Это создания, живущие в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Они не мертвы, но, тем не менее, и не живы. Не совсем, по крайней мере. Но они люди, нравится вам это или нет. Как и я. То, что вы делаете с любым из них, вы делаете с родом человеческим. В том числе и самое ужасное.

— Не могу поверить, что можно дойти до такого, — говорит Дюран ледяным голосом.

— А что, вы сильно лучше, когда используете нас как мишени или когда для собственного развлечения заставляете сражаться друг с другом? Когда герцог устал бы от меня, устал бы от новизны, я кончил бы на арене, в бою с собаками. А потом то, что осталось от меня, набили бы соломой и отправили в коллекцию герцога. И выговорите мне, что не можете поверить, как можно дойти до такого?

— Мне некогда выслушивать уроки этики от таракана!

Эта форма коммуникации настолько интимна, что кажется, будто она происходит прямо от одного к другому. Но на деле, как я теперь замечаю, Грегор говорит в головах всех нас. Кроме, пожалуй, герцога, сидящего в углу, обхватив руками колени и уставившись в пустоту.