Олег Верещагин - Горны Империи

– Войте, собаки. Сегодня умер Волк!

Почувствовав чей-то взгляд, он обернулся. Олег, привстав на локте в кровати, смотрел удивленно и даже чуть испуганно. Денис ответил ему равнодушным взглядом. Что он понимает, этот глупый мстительный мальчишка, мелочный в своей ненависти?.. Что он знает о звездах, о городе Рейнджеров, о том, какой кажется Земля из далеких краев Системы? О том, как отдают жизнь целиком – всю, до капельки – этому проклятому космосу, без которого не могут жить и который забирает эти жизни жадно и охотно… а иначе жить просто нельзя.

Чувствуя, как близко слезы, Денис вышел из комнаты. Снова. И опять ушел в коридор.

Дом спал. И это было хорошо. Уткнувшись лицом в руки, скрещенные на косяке двери на кухню, Денис поплакал, и стало чуть легче. Но к себе он не вернулся, а прошел в отцовский кабинет. Ему вдруг захотелось посмотреть, что там еще пришло, а часть почты так и лежала на отцовском столе.

Странное желание оказалось вознаграждено тут же и самым неожиданным образом. Наверное, отец не стал будить Дениса, чтобы утром сделать сюрприз – кто же знал, что все так сложится. Но так или иначе – около стола стояли две большие коробки, надписанные: «Денису Третьякову». Мальчишка присел на корточки и вдруг понял, что это такое.

– Уже?! – выдохнул он.

Ведь он только-только отослал свои письма! Ну никак они не могли успеть дойти даже туда! Ребята, девчонки… догадались сами, сами!!! Пальцами разодрал упаковочную ленту и счастливо улыбнулся. Коробки были набиты брошюрами и катушками лент. Сверху в одной из них лежало толстое письмо – посмотрев на последнюю страничку, Денис увидел десятки подписей. И тут же – еще одно, намного меньше, написанное отлично знакомым косым почерком Войко. Денис, продолжая улыбаться, погладил письмо кончиками пальцев, смущенно поморщился… и вздрогнул. Ему совершенно отчетливо показалось, что Войко стоит рядом и любопытно заглядывает в коробки: «Эй, это что?»

Денис даже оглянулся. Конечно, никого рядом не было. Но… но горечь, стиснувшая сердце, вдруг растаяла. А потом из письма словно сама собой выскользнула фотография.

Войко стоял возле памятника.

Денис долго смотрел, сидя на корточках, на прямоугольник фотки. Потом сказал:

– Значит – он успел. Ну вот и хорошо.

Вздохнул, осторожно положил фотку на письмо. Хотел было сгрести коробки и идти наверх, но вместо этого достал одну из лент. Прочитал на обложке: «ПРАЗДНИК ВОИНОВ / ПИОНЕРИЯ НА МАРШЕ» – и подошел к проектору…

…Когда строй развернулся во весь экран, Денис замер, охваченный странной восторженной дрожью. Он не узнавал лиц в этой стене, хотя там, конечно, были их ребята – лица стали одинаковыми под синими беретами, и ветер рвал галстуки. Синхронно взлетели руки барабанщиков в переднем ряду, и золотыми жерлами невиданных пушек поднялись между их плеч фанфары, на которых метнулись имперские полотнища.

– Ххххх… – выдохнул Денис, сжимая подлокотники кресла.

«Ра-та-та-та-там!» – грохнули барабаны в такт единому шагу мальчишеских ног.

«Та-таааа!» – подхватили фанфары.

И – звонкий голос какого-то мальчишки:

…Не сразу Денис понял, что рядом с креслом стоит Олег. А когда понял – посмотрел на него почти враждебно… и ничего не сказал. Странное было у Олега лицо. Чуточку жадное, чуточку печальное, чуточку завистливое… а в общем – такое, будто он увидел наяву что-то давно забытое, что считал сном.

Денис молча отвернулся к экрану, с которого открыто и бесстрашно рвалось:

…Кончилась пленка.

Стрекотал проектор.

Олег сел рядом, свесив между колен сцепленные руки, и Денис подвинулся. Мальчишка тихо, рвано дышал. Потом сказал тоскливо:

– Какие вы-ы…

– Обычные, – грубо буркнул Денис. – Две руки, две ноги, голова без мозгов. А что?

– Помоги нам, – вдруг сказал Олег, поднимая голову. Схватил Дениса за запястья горячими сухими пальцами – как браслеты надел. – Помоги нам, имперец. Ты же можешь. Ты не такой, как мы. Спаси нас. Мы хотим жить, но не знаем – как…

Денису отчетливо вспомнился рассказ деда – один из жутких и правдивых рассказов. Как он – и было ему ненамного больше лет, чем Денису – был с отрядом в разоренной деревушке беженцев. И умирающий старик, держа за руку мальчишку из другого мира, шептал: «Спаси… спаси нас, имперец…»

И он решился. Вот именно сейчас – и окончательно.

– А ты поможешь мне? – спросил он.

Олег встал. Вытянулся в струнку. И без наигрыша, просто сказал:

– Приказывай, командир.

Рано утром поселок потрясло невиданное надругательство над устоями власти.

Приехавший на службу – как он важно именовал щестичасовое сидение в роскошном кондиционированном кабинете – Иван Павлович Безгин выходил из служебной машины. Автомобиль, как всегда, остановился точно напротив входа в Думу. Безгину оставалось сделать пару шагов. Он брезгливо ступил в лужу, проворчав, что надо приказать их немедленно размести, ну и что, что ливень… и с сочным плеском скрылся с глаз обалдевшей охраны по пояс.

Картину запомнили все, кто к этому времени находился вокруг – в том числе и шедшие со смены группы рабочих.

Дождь прекратился, и Безгин торчал у ног окаменевших охранников, как некий постапокалиптический памятник-бюст Деятелю.

Потом раздался тонкий вой и вопль:

– Да вынимайте же меня-а-а-а!!!

…Кто, как и когда разобрал покрытие и выкопал перед входом в здание яму, которую тут же радостно залил дождь, куда дели землю – так и осталось неизвестным.

Войдя утром в комнату мальчишек, Валерия Вадимовна обнаружила интересную картину.

Ее сын сидел на полу лоб в лоб с Олегом. Вокруг были разбросаны, разложены и даже расставлены бумаги, пленки и картонки. При этом мальчишки орали друг на друга:

– У вас, может, и так! А у нас народ другой, на-ро-од!!!

– На себя в зеркало посмотри! Ты и есть народ!

– Я народ, но у меня голова на плечах, а есть, знаешь, какие – ого!

– Везде получалось – и тут получится!

– Ты сам говорил, что никогда этим не занимался!

– Но тут все расписано! И вообще, ты чего орешь, я твой командир!

– А если командир глупости говорит?!

– Мгм, – кашлянула Валерия Вадимовна.

Мальчишки подняли на нее разгоряченные лица.