Юрий Корчевский - СМЕРШ времени. «Чистильщик» из будущего

– Гливице, зольдатен!

– Данке, – поблагодарил я проводника.

Вышел на перрон. Солнце уже садилось. Было еще светло, но надо поторопиться. Узнав у прохожих, где улица Подлесная, быстрым шагом направился к пивной. Короткий отдых в поезде восстановил силы.

Я шел по городку, поглядывая на уличные указатели. Вот и нужная мне пивная.

Войдя, я нашел свободный столик и уселся. Через пару минут ко мне подошла официантка – симпатичная молодая женщина.

– Бир! – бросил я.

Она принесла на подносе пиво, положила на стол картонку и на нее поставила высокую кружку со светлым пивом. Я тут же отхлебнул.

– Что-то пиво у вас сегодня горчит.

Официантка на секунду замерла, окинула меня внимательным взглядом.

– Ой, да это жизнь горькая, а пиво у нас всегда свежее, – с сильным польским акцентом произнесла она. Немного наклонившись, сказала: – Сиди пока здесь.

Сидеть – не ходить. Я наслаждался отдыхом, попивая пиво. Давно я его не пробовал – уж года три. А пиво холодное, вкусное.

Мне пришлось ждать, пока Эльжбета не закончит работу.

Уже и запоздавшие клиенты покинули пивную. В пивной пригасили свет, закрыли входную дверь.

Ко мне подошла Эльжбета – уже переодевшаяся.

– Пошли со мной.

Мы вышли через черный ход.

Дом ее оказался недалеко. Был он небольшим, но внутри уютным. Чувствовалась женская рука. В войну где мне только не приходилось жить – в землянках, покинутых хозяевами домах, спать на кровати, на нарах, на полу, просто на земле. Потому хоть на время окунуться в домашнюю обстановку, пахнущую совсем не по-военному, было приятно.

– Вот твоя комната, солдат, отдыхай. Все разговоры завтра утром. Устала я, весь день на ногах.

А уж как я устал – ноги гудели, глаза слипались. За ночь и день в общей сложности прошел километров тридцать пять, из них часть – ночью, по полю. Дважды уговаривать меня не пришлось – я быстро разделся, положил автомат рядом и нырнул в кровать. Какое блаженство – перина, чистая простыня, пуховая подушка. Как давно я не видел этих простых домашних вещей! Мне кажется, я уснул, едва коснувшись головой подушки.

– Эй, соня, вставай! Завтрак готов!

Я с трудом приоткрыл глаза. В комнате было светло. У кровати стояла Эльжбета в красном домашнем халатике, который не скрывал ее аппетитных форм.

После легкого завтрака Эльжбета собралась уходить.

– Я пойду к Василию. Из дома не выходи, приведи себя в порядок, побрейся, а то выглядишь как партизан.

Я провел рукой по подбородку – щетина уже выросла порядочная. Эльжбета ушла, заперев снаружи дверь.

Я отправился в ванную комнату, умылся, побрился, обрел нормальный вид. Надел форму, зарядил в магазин секретный патрон с моими полномочиями, вставил его в автомат и взвел затвор. Если Эльжбета явится с гестапо, чего я не исключал, успею сделать выстрел. Тогда вещественных улик против меня не будет.

Пока Эльжбеты не было, я бегло осмотрел дом. Мужских вещей, одежды не было, из чего я сделал вывод, что живет она одна. Женщине и в мирное время трудно одной, а в войну, на занятой немцами территории, да еще при необходимости вести двойную жизнь – официантки и агента, – тяжело вдвойне. «Надо будет ей помочь», – подумал я.

Эльжбета явилась одна.

– Я смогла поговорить с Василием, он – начальник штаба полка. Вечером жди его в гости. Мне же надо на работу. Надеюсь, вы тут не подеретесь и не разгромите мой дом?

Я заверил ее в своей добропорядочности. Хотя мне никто не говорил о передаче ей денег, я достал из кармана пачку рейхсмарок и половину отдал ей. Не знаю, по каким мотивам она сотрудничает с нами, но деньги по любому не помешают.

Эльжбета деньги приняла с удовольствием, улыбнулась:

– Дзенькую, пан! Или товарищ?

– Здесь я – солдат чужой армии, поэтому – никаких товарищей.

Эльжбета подкрепилась и ушла на работу. Я же еще раз внимательно осмотрел из окон местность вокруг ее дома. На всякий случай надо наметить пути отхода. Хотя в глубине души я осознавал: если власовцы попытаются захватить меня, то они окружат дом, и тогда выбраться из ловушки будет нереально. Что поделать, служба такая, приходится рисковать жизнью.

Около шестнадцати часов на крыльце послышались шаги, повернулся ключ в замке. Я уселся за стол, положив на колени автомат. Если их несколько человек, стреляю сразу, а там – как бог даст.

Распахнулась дверь, вошел офицер в немецкой форме и нашивкой РОА на рукаве. Внимательно поглядел на меня, снял шинель, повесил ее на вешалку в прихожей, туда же определил офицерский ремень с кобурой, явно показывая, что безоружен.

Он не спеша прошел в комнату и уселся на стул.

– Я – начальник штаба полка РОА Дементьев Василий Иванович.

– Я – представитель командования Красной Армии, а конкретно – контрразведки СМЕРШ. По документам – Федор Иосифович.

Власовец улыбнулся, поняв, что это не настоящее мое имя. Помолчал, выжидающе глядя на меня.

– Я бы хотел… э-э … удостовериться в ваших полномочиях.

– Это можно.

Я поднял с колен автомат и увидел, как в глазах Дементьева метнулся страх. Положив автомат на стол, я отсоединил магазин и выщелкнул из него верхний патрон. Взявшись за пулю, покачал в гильзе и вытащил ее. Внутри, туго скрученная в трубочку, лежала бумага. Постучав гильзой по столу, я вытряхнул бумагу и протянул ее власовцу. Тот осторожно ее развернул, внимательно прочел, повертел в руках.

– Ну что же, все честь по чести – даже печать есть, – кивнул он.

– Можно документ вернуть? – протянул я руку.

– Да-да.

Я взял бумагу, чиркнул зажигалкой и поджег. Когда она сгорела в пепельнице, растер пепел пальцами.

– Извините, предосторожность излишней не бывает, – сказал я.

– В нашем деле – да. Так о чем будет наша беседа?

– О сдаче в плен всего полка – вместе с вооружением.

– Эка вы хватили! Всего полка… В полку разные люди собрались. Есть опасные уголовники, которых немцы выпустили из тюрем на оккупированной территории еще в первые два года войны. Этим бы только пузо набить, другого ничего не надо. Служить будут кому угодно: немцам, большевикам – самому черту, лишь бы в тепле и сытости. Есть – из военнопленных, кто к Власову подался от отчаяния и голодухи. Эти терзаются невольной изменой. На них положиться можно. А есть и отпетые мерзавцы, которым Советская власть – как кость поперек горла. Такие в карательных акциях участвуют с удовольствием. Причем, когда можно просто расстрелять, сначала поглумятся над жертвой, чтобы себя потешить, власть свою явить. Такие никогда на сторону большевиков не перейдут, потому что знают – снисхождения им не видать, их руки по локоть в крови. Вот и думайте, перейдет полк целиком или нет. В лучшем случае – половина.