Дмитрий Манасыпов - Район. Возвращение

Монструозная гусеница Мельникова… о как. А что, такое название для подобной чуды-юды как нельзя лучше подходит.

Голем уверенно топал впереди, проходя под низко нависающими ветвями деревьев. Тропа, не очень четко различимая даже в ночники, ему явно была видна так, как и было нужно.

Почему на нас до сих пор никто не напал, вот что было интересно. Пару раз мне показалось, что в темных зарослях что-то мелькнуло, но, как ни странно, ничего не случилось. До выхода из Парка оставалось еще очень и очень далеко, и расслабляться я не собирался. Не то место. Фонари приближались, светя сквозь перепутанные ветви и лохмотья «лиан». Толстые стволы непонятных деревьев то тут, то там торчали среди стандартных берез, тополей, кленов и карагачей.

По спине постоянно пробегали целые шеренги трусливых мурашек. И ни капли не стыдно, особенно после этой многоногой дряни, которая утопала в непонятном направлении, оставив лично меня в оцепенении и непонятке по поводу того — а что это было? И что нас могло ожидать впереди?

Мысли все так же крутились в голове, сплетаясь в кренделя, выписывая дуги и не укладываясь в четкую картинку. А вот ноги тем временем абсолютно спокойно и уверенно несли меня вперед. Тело давно наплевало на непонятного происхождения дурь, царившую в том месте, которым не только едят, и делало все на отработанных рефлексах.

Шаг… подошва мягко опускается на плотную, слежавшуюся траву, автоматически пытаясь нащупать что-то опасное и постараться избежать травмы.

Еще один… шейные мышцы равномерно напрягаются, поворачивая голову вправо-влево, не давая пропустить что-либо.

Чуть замедлились, Крюк насторожился. Указательный палец правой руки плавно ложится на скобу спуска, левая — поднимает ствол вверх, направляя его в ту сторону, куда развернулся голем. Ну?!!

Вроде ничего, голем чуть расслабляется и продолжает движение. Ой, и не нравится мне это, ой, и не нравится. Слишком что-то гладко идет все, слишком гладко. Не может такого здесь быть, не должно просто быть такого гладкого пути, не может…

Крюк спокойно шагнул вперед, отведя в сторону большую ветку, закрывавшую ему дорогу, Сдобный двинулся следом за ним, стараясь не отстать. Что произошло, так и осталось для меня непонятным. Вы слышали, как в зоопарке орут слоны? Так вот, голем может кричать намного сильнее, и довелось мне до этого момента слышать этот рев всего один раз. Сейчас услышал во второй.

Он кричал, наверное, разом разбудив всю округу, если кто в ней спал, конечно. Мы со Скопой вылетели туда, где уже оказался Сдобный, спустя всего пару секунд после включения этого живого ревуна, когда он замолчал.

Открытая, большая поляна, подсвеченная светом тех самых фонарей, до которых мы неожиданно добрались, сразу и резко. Идущая с правой стороны еле заметная полоска асфальта, почти полностью покрытая травой. Смутная темная тень впереди, странная, угловатая. А, да это сто лет назад, наверное, установленный здесь один из первых реактивных истребителей, поднятый на большой постамент.

Громада голема неожиданно стала в два раза ниже, и это неудивительно. Крюк стоял на коленях, медленно заваливаясь на бок и держась единственной ладонью за голову. Послышался тяжелый удар, металлический лязг. И он упал, так что вздрогнула земля под ногами. Что это за хренотень, кто мне скажет?!!

И тут я почувствовал ЭТО…

Холодная липкая рука с длинными костистыми пальцами, именно такая, наверное. Возникла из ниоткуда прямо в моей голове, скрутив все внутри своими хваталками, заставив глаза вылезать из орбит, стискивая ее обжигающе огненным обручем боли. Больно, Господи ты Боже мой, как же неожиданно и страшно больно!!!

Начиная от затылка, куда, как показалось, воткнули огромный гвоздь, до висков, замыкаясь на том самом месте, где у индусских статуй торчит третий глаз, боль колючей проволокой, диском болгарки, острием зубила колошматила изнутри. В динамиках рвался чей-то крик, и лишь только собравшись, я понял, что это кричит Сдобный, скрючившийся на земле в позе эмбриона. Да и сам-то, Пикассо, сам-то ты тоже, как мне кажется, на ножках не особо нормально держишься.

А взгляд, пусть и еле-еле, впивается-таки в пространство перед собой, пытаясь зацепиться за то, что видит. И то, что глаза видят, хоть и очень плохо, через красную пелену, их застилающую, мне очень не нравится. Даже не очень… ДИКО НЕ НРАВИТСЯ!!!

Мертвенный свет фонарей обливал приближающиеся к нам высокие, чуть сутулые силуэты в одинаковых длинных балахонистых непонятных штуках. Пять, шесть? Сколько их точно, так неторопливо приближающихся, держа в руках отведенные в сторону длинные хрени с набалдашниками на концах? Ой, мама моя родная, как же больно-то!!! А фигуры медленно двигались к нам. Вот ведь дрянь-то какая, право слово, что делать-то теперь?..

Они приближались, становясь все более четкими, обретая форму, и оказались неожиданно узнаваемыми. Даже сквозь боль, которая скручивала меня так, что хотелось завыть, плюнув на все, и скрутиться клубком, обхватив себя руками, стало ясно, кто это, и что за одежда, и что в руках.

Не балахоны, нет. Дождевики, прорезиненные, длинные, с капюшонами, низко надвинутыми на лица. А в руках механические косы, непонятно как работающие сейчас без топлива или без аккумуляторов, на чем они там работают? А что ими, косами-то, делают? Пра-а-аильна, товрищ майее-ор, косят ими… ага. А кто? Еще вернее и правильнее, косами косят косари. Эх, коси, коса, пока роса… Твою-то за ногу, вот за что боролись, на то и напоролись…

Новая вспышка внутри черепной коробки, и меня, наконец-то, бросило на колени, заставив громко и натужно заорать от боли. Я выл и чувствовал, как внутри, все сильнее и сильнее, начинает закипать бешеный фонтан адреналина. Слишком много за пару дней тех моментов, когда стоишь в одном шаге от смерти, слишком много на душу одного глупого рейдера. И сейчас, снова, повторяясь и одновременно оказываясь абсолютно другой, старушка подбиралась к нам. А я… а что я? Да все просто, я ничего не мог сделать в этот момент, как совсем недавно в Интернате, и ждать помощи от кого-либо не приходилось.

Они приближались, серебристо-зеленоватые в свете фонарей, неторопливые и спокойные. В этом секрет, что они стали легендами? В том, что человека скручивает как губку, не давая возможности сделать что-либо и только ожидать? Вот это шайссе, черт, вот это шайссе…

Звук вылетевшей пробки от шампанского над ухом, такой знакомый, такой родной. Да, сестренка, ты одна смогла, судя по всему, только ты и нашла в себе силы сопротивляться. Тебе не надо было таскать с собой ПБС, потому что твой винтарь сразу с завода шел с глушителем. И сейчас ты сделала выстрел, возможно, последний, ты, а не Сдобный, который, казалось, мог все. Не голем, так недавно спасший нас всех. И тебя, в первую очередь. Не говоря уже о твоем непутевом братце, который только и мог в данный момент, как валяться, скрючившись в три погибели, и пускать сопли пополам со слюнями. А потом, как-то сразу и неожиданно, с моей головы свалился тот самый обруч, так больно сжимавший ее, и я смог разогнуть скрюченные в судороге пальцы, и тело уже начало делать все само.