Array Коллектив авторов - Русские против пришельцев. Земля горит под ногами! (сборник)

– Я думал тогда, что все кончено! – горячо зашептал Бергман. – Помнишь, сколько я твердил, что мы проиграли? Не проиграли, вот сердце подсказывает. Прямых доказательств нет, но через меня в канцелярии много всяких косвенных данных проходит… Есть сопротивление. И очень серьезное. Уйдем, Андрюха! Уйдем к нашим!

Гуляев левой рукой достал из-за пазухи правую и тяжело уронил ее на стол.

– Пойми меня правильно, Гена… Такой рукой даже ширинку не застегнешь. Какое уж «воевать». И не рисовать мне больше. Я пробовал левой, спасибо тебе за тот карандаш… Они меня не доломают, Гена. Они меня уже сломали, просто не заметили, что сломали вовсе, уже не починишь.

– Тогда уйди, чтобы жить! Жить, черт возьми! – шепотом вскричал Бергман. – Руку тебе испортили, но ведь яйца дверью не отдавили!

– Геночка, – сказал Гуляев ласково. – Тебе не мешало бы заглянуть в зону Ц на экскурсию. Там никогда и никому не давили яйца дверью. Ты так и не понял, что наши оккупанты – интеллектуалы. Они умеют обращаться с другими интеллектуалами. До яиц просто ни разу не доходило.

– По-моему, ты издеваешься, – пробормотал Бергман неуверенно. – По-моему, оккупанты на редкость тупые. Они роботы какие-то…

– Для меня это уже не имеет значения. А ты верно решил, ты уходи. Не дадут они тебе жить по-своему, поперек течения. Начнут ломать и сломают. Как меня вот.

– Я всегда думал, что смогу когда-нибудь написать книгу, – сказал Бергман, умоляюще заглядывая Гуляеву в глаза, будто прощение выпрашивал. – Настоящую большую книгу. И теперь понял, что смогу. Обо всем этом. Кто-то должен людям рассказать…

– Правильно. Иди и пиши. Я тебе и название придумал уже.

Бергман беспомощно захлопал глазами.

– «Жизнь замечательных людей», – сказал Гуляев. – Дарю. А теперь прощай, Генка.

– Они убьют тебя.

Гуляев посмотрел на свою правую руку. Она так и валялась на столе, будто чужая.

– Без паразита это не починить, – сказал он. – А что у меня внутри, никакой даже настоящий друг не починит. Счастливо, Гена. Постарайся исчезнуть так, чтобы нас не подняли среди ночи. Ребята сильно устают на заготовке дров.

– Завтра можешь ребят осчастливить: дрова им не понадобятся, – Бергман встал из-за стола и неловко потрепал Гуляева по плечу. – Пусть заготавливают гробы, хе-хе… Ты сумасшедший, Андрюха, ты знаешь это?

– Ага, – Гуляев кивнул. – Название не забудь.

Бергман неодобрительно покачал головой и ушел. Слишком легко, подумал Гуляев. Ближе к вечеру вернется и опять начнет уламывать. Совесть ему не позволит так просто от меня отстать. Если это все, конечно, не провокация… Куда бы спрятаться, чтобы не проходить эту пытку по второму кругу?

Он вышел из столовой и шаркающей походкой направился к забору. Критически оглядел его, нашел на редкость уродливым и тяжело вздохнул.

Ну хватит печалиться, приказал себе Гуляев, завтра уже забора не будет, и не останется никого, кто знает, какую гадость я тут построил.

Ночью уже забора не станет. Ночью, когда все спят, легче различить сигнал, проще будет наводить.

Не ракетный залп, одна-единственная ракета. Пять килотонн, должно хватить на всех. Ничего не останется, только пепел.

Они не знали, где нас прячут, пока я случайно не подал голос во сне. И еще несколько дней они вызывали меня, пока я их не услышал. И еще сколько времени потеряли, пока я учился говорить. Но мы успели: я рассказал им все, а они наложили мои координаты на карту. Их связист видит мой сигнал.

Таких связистов всего человек пять-шесть. И у всех одна история: случайно подхватил паразита, через несколько секунд стряхнул. Думают, как поставить это дело на поток, но уж больно рискованно… Читать мысли «новых» они не умеют, я такой единственный. Это, наверное, из-за моего таланта видеть паразитов, будь он неладен.

Ночью они накроют лагерь ядерным ударом, а с рассвета начнут атаку широким фронтом. Пойдет та самая гражданская война, которой я ждал и боялся. Люди будут убивать «новых людей». Знаю, что наши победят, но я не хочу и не могу видеть этой бойни.

На войне есть шанс уцелеть, никогда не угадаешь, кто выживет, кто нет. И солдаты, и их семьи держатся надеждой на лучшее. У меня надежды нет: я знаю совершенно точно, что в этой мясорубке сгинут моя жена и двое сыновей. Старшему восемнадцать, может, еще успеет повоевать с русскими прежде, чем те его убьют…

Я с самого начала соврал нашим, будто у меня перебиты ноги и я не могу двигаться. Так им легче принять мою жертву. Всегда надо помогать людям принять такое. Можешь – обмани, чтобы не мучились. Иначе они до последней секунды надеялись бы, что я попытаюсь удрать из лагеря после заключительной корректировки. А делать этого нельзя. Я слишком хорошо знаю «новых», чтобы дать им шанс насторожиться. Я бы и Бергмана из лагеря не выпустил, если бы не подслушал на выходе из столовой, что «новые» думают о нем. Они специально его не ломали, нарочно терпели, и сегодня дадут спокойно убежать. Им нужен независимый свидетель, который людям расскажет, как «новые» поступают с теми, кто их не слушается, кто не хочет по доброй воле принять друга . Генка хочет рассказать правду, а твари считают, что он будет этой правдой запугивать. И ведь неглупо придумано, неглупо. Еще один невольный «выпускник» лагеря получился бы. Странствующий пропагандист…

Гуляев криво ухмыльнулся. Еще полдня, и все кончится. Он выиграет свою личную идеологическую битву. Выиграет чисто по-нашему, по-простому: если не можешь переубедить соперника, если не хватает аргументов – дай по морде! Кто сказал, что нельзя убивать за слова? А когда сами слова – убивают?

Пора выкатить на дискуссионное поле ядерный аргумент.

За забором опять кричали, но это Гуляеву было все равно. Он знал, что эти вопли учтены «новыми» как пропагандистский эффект, а пропаганду и тех, кто ею занимается, он за время, проведенное в лагере, научился презирать до глубины души.

А вот забор Гуляев сам строил и ненавидел в нем каждый гвоздь.

Он уложил искалеченную руку за борт профессорского пиджака и пошел вдоль забора привычным маршрутом: двести шагов туда, двести обратно.

Надо было еще придумать, куда вечером спрятаться, а то уж больно жалко Генку.

Берег пропал в туманной дымке минут десять назад. Пока моторка прыгала по волнам, Глеб смотрел на небо. Тяжелые тучи опустились еще ниже, едва не касаясь кромки воды. Плохая видимость играла на руку, хотя солнечные просветы оставляли место для тревоги. Давно прошли времена, когда блюдца путались в облаках.

Скляр, как обычно, бубнил под нос, держась за борта лодки. Море пенилось и брызгалось, стараясь залезть в моторку и добраться до людей. Прямо по курсу показались контуры Черепашьего архипелага.