Array Коллектив авторов - Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник)

Он посмотрел на немца – тот был метров на триста-четыреста выше и как раз начал широкий вираж для выхода в заднюю полусферу. Надо бы его удивить эдаким чем-нибудь, решил Павел. Ты ведь, зараза фашистская, наверняка ждешь, что я и с тобой на горизонталях буду крутиться? А вот хрена…

«Сто девятый» был уже точно позади, он шел в атаку. Пашка спокойно – хотя какое на самом деле тут спокойствие, сердце чуть изо рта не выпрыгивает – ждал. И только когда на крыльях замигали огоньки пулеметов, рывком убрал газ. Самолет резко просел, немец попытался довернуть, пушечная трасса прошла буквально в сантиметрах над кабиной, но дистанция и скорость не оставили ему времени. «Мессер» проскочил вперед, наклонился – а Пашка уже дал полный газ, одновременно затяжеляя винт, машина рванулась вперед, прорубаясь сквозь уплотнившийся от скорости воздух, немец пошел вниз, пытаясь уйти на пикировании, но «китти» не отставал, наоборот, отыграл еще полсотни метров, и лейтенант вдавил гашетку. Красные нити трассеров спеленали вражеский самолет, но фриц почти сразу боевым разворотом ушел из-под огня. Если его и задело, то несерьезно.

Через минуту Павел понял, что из этого боя ему не выйти. Немец был опытнее, ловчее, он умело навязывал свой рисунок боя, чуть ли не заранее угадывая маневры противника. Если с четверкой лейтенант крутил виражи практически на равных, то сейчас проигрывал на круге секунды по 3–4. Пока удавалось спасаться уходом на вертикаль, раскручивая винт на запредельные обороты, но это была игра на грани фола – малейшее промедление, и хана, движок ловит клина.

Вот опять трассы прошли совсем рядом. Пашка бросил самолет в сторону, «мессер» пролетел мимо, сбавил скорость, закрутил бочку… на миг лейтенанту показалось, что сквозь фонарь он различает белозубую улыбку немецкого аса. Да он же дразнит меня, сука! Ах ты ж… н-на! Лейтенант вздернул самолет, ловя «сто девятый» в прицел, ударил из всех стволов, но чертов фашист ушел вверх, даром что был в этот момент в положении кверху брюхом. Павел попытался достать его… и сорвался в штопор.

Он вывел машину почти сразу, через два витка, но было поздно – немец уже заходил справа, пулеметная очередь жутким кнутом хлестнула по капоту и кабине, приборная доска и фонарь взорвались брызгами осколков под ударами крупнокалиберных пуль. Пашка успел вскинуть руки, но все равно щеку и лоб ожгло болью. Самолет вильнул вбок, начал крениться, лейтенант схватил ручку, выводя его в подобие горизонтали – приборы в кашу, да и один черт их не видно, кровь залила глаза.

Шипя от боли, он зубами стянул перчатку, нащупал впившийся в бровь осколок, выдернул… зажал рану концом шарфа, второй рукой протер, наконец, глаз и оглянулся.

Немец уже успел развернуться, и лейтенант с тоскливым отчаяньем понял, что выйти ему навстречу – без шансов. Слишком опытен гад, наверняка понимает, что терять ему сейчас нечего, кроме возможности сойтись в лобовой, и, проорав напоследок «Сдохни, сука!», разменять свою жизнь на чужую в ослепительной вспышке встречного тарана.

Кровь сочилась из-под шарфа, заливая глаз, он утирал ее и смотрел, как вражеский истребитель выравнивается… начинает увеличиваться в размерах… все ближе, ближе… вот сейчас он откроет огонь… и тут «сто девятый» взорвался! Не вспыхнул, не начал падать, а именно взорвался, разом превратившись в огненно-дымный шар, из которого брызнули в стороны черные точки обломков.

Четверка спикировавших от солнца «кобр» размытыми из-за скорости силуэтами проскочила мимо и почти сразу вновь ушла вверх.

– Гвардия, н-на… – пробормотал Павел. – Тоже мне, кавалерия из-за холмов.

Немцев, как и следовало ждать, простыл и след: разогнавшись в пологом пике, они ушли на запад. Четверка «аэрокобр» из 16-го ГИАПа, сделав пару кругов над упрямо тянувшей к линии фронта «пешкой» и ее эскортом, тоже ушла. У них уже заканчивалось топливо, немцев поблизости не видать, всех распугали, а на горизонте – рукой подать – вырастали белые громады облаков. Нырнуть в них – и, считай, все, уже дома.

Павел тоже подумал именно так и даже нашел в себе силы улыбнуться, и тут же мотор сбился с привычно-уверенного тона на прерывисто-стучащий. «Киттихаук» тряхнуло, словно истребитель налетел на невидимое препятствие, он разом провалился на пару десятков метров.

– З-зараза…

Лейтенант лишь сейчас обратил внимание на черные потеки – с каждой секундой их на остатках фонаря становилось все больше. Маслопровод пробит или вообще разнесло к чертям… брызжет-то как… значит, пошла стружка…

– Жаль… – выдохнул он. – Мы ведь с тобой хорошо полетали, верно, «китти»? Мы были хорошей парой, ты и я. И знаешь, чертовски обидно будет гибнуть сейчас – когда осталось ну совсем уже чуть-чуть. Мы ведь почти смогли.

Рана уже почти не болела – повязку штурман положила умело, и сейчас лишь изредка из-под ребер, куда угодил осколок, поднималась тупая ноющая волна. Правда, стоять все равно было тяжело – кровопотеря, но Таня все равно стояла, из последних сил цепляясь за края блистера. Ей надо было видеть…

…видеть, как истребитель Павла отставал от них, теряя скорость и высоту. Он становился все меньше и меньше…

…а потом их «пешка» вошла в облако, и все осталось там, позади, за белой стеной.

45-й истребительный авиаполк впервые попал на фронт в январе 1942 года (из ПВО Баку). Был оснащен самолетами Як-1. В сентябре полк сдал немногие оставшиеся «яки» соседним частям и убыл на переформирование. Зимой 42—43-го проходило переучивание на полученные по ленд-лизу истребители Р-39 «Аэрокобра» и Р-40 «Киттихаук». На фронт полк вернулся в марте 1943-го. На тот момент из летного состава 18 человек имели боевой опыт, 13 шли в бой впервые. За боевые успехи в воздушном сражении над Кубанью Приказом НКО СССР № 234 от 18.06.43 г и Директивой Генштаба № 513389 от 18.06.43 г. 45-й ИАП был преобразован в 100-й гвардейский. Четырем летчикам полка за эти бои были присвоены звания Героев Советского Союза. Из них двое получили это звание посмертно.

Михаил добрался до Вилькештадта только к вечеру, как ни пришпоривал служебный «Хорьх» по Северному автобану. От шоссе к городку вела ухоженная подъездная дорога. Михаил даже подивился типично немецкой аккуратности, нечастой в пределах генерал-губернаторства.

Все, впрочем, разъяснилось. Городок оказался непрост; не обычная русская Камышовка, именованная по рейхс-закону пятьдесят пятого года пышным тевтонским именем. Тогда, к слову, пришлось поработать чинушам из имперского департамента – названий до двадцати тысяч, а фантазия у чиновника известно какая. Сколько теперь по восточным территориям Герингштадтов с центральной Гитлерштрассе?!