Array Коллектив авторов - Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник)

Доктор заулыбался, очевидно, рекомый Савельев числился в Камышове олигархом и кровопийцей, а трактора, гляди ты, не пожалел! От этого доктору Перову было радостно.

Доктор рассказал, как проложили километровую гать к находке, как поставили распорки, как завели в абсолютной темноте болотного пространства тали и подготовили все к подъему. Трактор вот подвел. Вчера пробовали на руках – не поднять пробовали, там тонны полторы будет, а хотя бы стронуть, но нет, не пошел.

– «Ишачок» это, – объяснил Перов, – И-16, истребитель Поликарпова. Знаменитая в свое время машина. Плоскости у него поломаны, но фюзеляж, на ощупь, цел.

Михаил Алексеевич только головой покачал. Вся любительская археология в двух словах – «на ощупь».

Доктор увлеченно рассказывал, не замечая, как мрачнеет собеседник, намекал на трудности, но прямо не просил. Михаил Алексеевич простодушно не понимал намеков и прикидывал, сможет ли вернуться засветло. Днем гостя пригласили обедать, а после Михаил Алексеевич отозвал доктора Перова и объяснил ему, что вынужден уехать: самолет не имеет научной ценности, бесперспективная затея.

Доктор внимательно его выслушал, покивал головой.

– Вы правы, конечно, – сказал он мягко. – Самолет ценности не представляет. Что там осталось-то? Но зря вы, Михаил Алексеевич, меня попрекаете, что время попусту трачу. Мне, простите за пафос, покоя не дает, что он там лежит. Летчик, может, и выпрыгнул, как вы говорите, а вдруг нет? Кто же знает наверное? Это как долг неуплаченный, а я в долгах жить не привык. Мне, верите ли, сны бывают на этой почве, будто живу я чужой жизнью, в стране, у которой ни названия, ни языка, одна только… «цивилизованность», что ли. Но какая-то она чужая, неуютная. Мне в тех снах все время кажется, что я виноват в чем-то. Воевали здесь люди, умирали, и от каждого зависело, мы победим или нас победят. Никто же не знает доподлинно, чья жизнь была самой важной. Вдруг, думаю, того, кто там лежит, в своем «ишачке»? Не по-человечески получается.

Доктор помолчал, не глядя в глаза, вздохнул. Хотел еще сказать, что победа не окончательная, пока не похоронен последний солдат, но постеснялся избитых слов. И вообще застеснялся:

– Глупость, конечно. Место, правду говорят, бесовское, оттого и сны. Как мы «ишачка» поднимем, я Льву Эдуардовичу напишу. Нужно по архивам посмотреть, что за машина, кто летал пилотом. Не откажите, пожалуйста, – доктор мельком глянул на джип, – я слышал, архивный поиск – дело не дешевое.

Яшка проснулся в ледяном поту. Опять этот сон, реальный, как жизнь. Каждый день они с Голубковым вылетали на немецкого аса, но неудачно, большое небо не хотело пересекать их с врагом. Зато каждую ночь, раз за разом, бой прокручивался в воспаленном Яшкином воображении. Каждую ночь Яшка выходил на немца в лоб, прикрывая командира, самолеты ревели навстречу друг другу звериным моторным ревом, и… Яшка отворачивал, не мог пережать немца. Он получал пушечную очередь «ишаку» в брюхо и падал, падал, падал в непонятную глубину…

Сегодня Яшка понял, что бог, иудейский или комсомольский, все же есть, и этот бог определил Яшке задачу вовсе непосильную. Яшка понял, что от него, тихого, незаметного, трусоватого, зависит, кто же возьмет победу. Не над бахвалом-асом, а главную Победу, общую на всех. Его мука и, наверное, жизнь какой-то непонятной прихотью судьбы оказались последней каплей, которую нужно обязательно уронить в общую чашу на алтаре. Бог ехидно намекал, что не Яшкино это дело, быть последней каплей. Яшка знал, что не справится, что сон станет явью, и миллионы людей погибнут, а остальные им позавидуют, что перестанет быть родная страна, потому что немец-ас сильнее его, Яшки Кантора.

И Голубков был неспокоен.

– Снится черте-что, – бурчал комэск перед вылетом и прятал глаза. – Свалим немца, напьюсь.

Вылетели – несколько самолетов из нового, уже после опытного Яшки, пополнения и комэск с ведомым. Вышли на рандеву со штурмовиками, благополучно проводили их до цели и на обратном пути занялись своей главной заботой.

Карла Вильке ловили на живца – Голубкова. Капитан сбрасывал скорость, имитируя повреждение, а Яшка летел рядом, вроде бы сопровождал. Немцы не упускали случая добить поврежденного, но до сего дня чертов ас с бабой на фюзеляже на крючок не шел.

А сегодня случилось.

Немцы догнали их у линии фронта. Двойка «мессеров» без лишних маневров зашла Голубкову в хвост и открыла огонь еще издали, неопасно. Нужно было не упустить момент, и капитан Голубков не сплоховал, до времени шарахался, а потом резко крутанул «ишачка» на сто восемьдесят градусов и дал газ. Только одно «ишак» делал, чего не мог немец: маневрировать, крутиться чуть не на месте, расплачиваясь за это скоростью и устойчивостью. Этот козырь Голубков сумел разыграть, немецкий самолет вмиг стал из преследователя дичью и рухнул в болото, растерзанный пушечными очередями. Второй опешил от неожиданности и ушел вверх – «ишачки» шли на малой высоте, чтобы обезопаситься снизу, – и теперь Голубков довернул в хвост немцу. Догнать его он не мог, но четыре реактивных снаряда, закрепленные под крыльями, могли. Голубковский «ишачок» взорвался ракетным залпом, и одна ракета догнала «мессер».

– От солнца смотри! – прокричал Голубков сквозь помехи, но Яшка и сам знал.

Вторая, засадная двойка немцев падала от слепящего солнца, и Яшка ватными руками бросил самолет им навстречу, в лобовую атаку.

Запел полной мощью мотор, а Яшка еще ничего не решил. Чуть двинуть штурвал, и «ишачок» брыкнет в сторону, подставит врагу бок или брюхо, а там – спаси меня парашют! Кто осудит? Яшка эти секунды сидел камнем, не в силах двинуть ни рукой, ни пальцем, только давил и давил гашетки. От страха смерти, от страха опозориться… Кто знает, да разве это важно! В последнюю секунду он не выдержал, закрыл глаза и заорал, как младенец, победивший за право на жизнь.

Немец отвернул в последний момент, и пушечная очередь разрезала две единицы на его борту, не дала выйти из пике. Немец не умел совершать подвиги, хотя, в отличие от Яшки, считался смельчаком. Видимо, иногда подвиг выбирает себе хозяином труса.

Яшка открыл глаза и увидел серое небо. В небе не было самолетов, ни гитлеровских, ни наших. Никто, и Яшка в том числе, не знал, как в действительности погиб капитан Голубков, забрав с собой веселого паренька Карла, белокурого рыцаря рейха.

Капитана Голубкова наградили Красным Знаменем, посмертно, но выдать награду оказалось некому, его родные остались в немецкой оккупации, а потом как-то забылось. Спустя шесть десятков лет упорный доктор Перов нашел в архивах приказ, но не орден, давно осевший в чьей-то коллекции, и начал искать иголку в стоге сена – Голубковых в России.