Олег Кулагин - Русские сумерки

– Я не понимаю…

Анатолий Борисович поощрительно ухмыльнулся:

– Просто было бы справедливо именно вам, как первооткрывателю, доверить эту честь, – он кивнул на красный тумблер.

Малютин вздрогнул. Стиснул челюсти и вдруг кивнул:

– Конечно!

Охранники расступились. Помешкав секунду, физик шагнул за оцепление. Десятки объективов повернулись в его сторону. Вице-премьер расплылся в улыбке – вот идеальный финал! Жирная точка в конце «антиколлайдерной» истерии!

– Прошу вас, – подбодрил он физика.

– Да, – сухо выдавил Малютин.

И в следующий миг, с быстротой, неожиданной для его нескладной фигуры, рванул на себя металлическую секцию ограждения. Она взлетела в его руках, описав дугу в воздухе. Конечная точка этой дуги была там, где светился огоньками пульт и маячила застывшая физиономия вице-премьера!

Остановить всё одним ударом!

Но охранники успели перехватить секцию. Вырвали её из рук и скрутили Малютина.

– Эх, профессор, – зло сощурился Анатолий Борисович. Полез в карман, достал платок и промокнул на лбу испарину. – Уберите его отсюда! Лучше сразу выведите за территорию. Чтоб духу его не было! Приношу извинения за досадный инцидент…

Малютин ещё упирался, дюжие охранники ещё волокли его через толпу, когда раздался спокойный голос вице-премьера:

– Наверное, не стоит дальше откладывать. Вдруг опять нарисуется какой-нибудь идиот…

Журналисты захихикали. А вице-премьер продолжил:

– Запомните это дату – двенадцатое июня. Первый день новой эпохи!

И в наступившей тишине раздался щелчок тумблера.

Дымка рассеялась, и над городом опять зажглось праздничное, нестерпимо яркое солнце – так, будто вернулось лето.

Я расстегнул куртку. Было душно. Ветер гнал над асфальтом горячие волны.

Но это пустяки. Я люблю солнце, люблю день – именно такой, насквозь пронизанный светом. Когда тени исчезают, сиротливо жмутся к кустам… Когда в прозрачной высоте хорошо видно одинокую птицу…

Я ненавижу туман и сумерки.

– Сюда, Глеб, – всматриваясь вдаль, тихо сказал отец.

Мы обошли здание школы. По растрескавшейся асфальтовой дорожке направились через дворы. Свернули за угол семнадцатиэтажного дома, одиноко торчавшего над кварталом.

Тут дорожка закончилась. Впереди была густая трава – мне по пояс.

– Смотри, – сказал отец. – Внимательно…

Я недовольно шмыгнул носом. Сколько можно меня проверять?! Будто какого-то несмышлёныша! А мне, между прочим, стукнуло тринадцать лет!

– Вон там, – решительно махнул я рукой, – стебли потемнели – может, просто засохли. А может… В общем, лучше не рисковать. И чуть левее, вдоль стены – воздух дрожит, будто марево. Скорее всего, пространственные флук…туа-ции.

Я поморщился – не люблю замухрённые словечки. И для ясности добавил:

– Хорошо, если дробилка ! Но если «большая жопа» – тогда вообще абзац.

Отец улыбнулся:

– У Петровича перенял «термины»?

Я хмыкнул. Нормальные названия – очень конкретные и по делу. Не то что вся научная тягомотина, которой пытается грузить меня отец.

– Значит, – прищурился он, – больше ничего не видишь?

– Не-а, – пожал я плечами.

Собственно, возле этих гаражей мы шастаем не первый раз. В каждую новую ходку всё меняется – это я хорошо усвоил. Но самые гиблые места не здесь, а на севере, рядом с ТЭЦ. Ещё в центре и вдоль южной окраины… Вот почему приходится двигаться такими зигзагами.

Кто не знает Тропы – тому сюда лучше вообще не лезть.

– Да всё нормально, пап! – подмигнул я.

Чего он такой смурной сегодня?

Отличный, погожий сентябрьский день… И мы опять в родном городе. Не просто рискуем жизнью, а идём за товаром ! Чтоб толкануть его за реальные деньги!

Потому что папа у меня фартовый! И с тех пор как он стал приносить товар , мы уже не голодаем и одеваемся в нормальные шмотки… Точнее, я одеваюсь. А отец до сих пор таскает эту дурацкую куртку – говорит, она счастливая. Вот и надевал бы её лишь в Зону, а по Колядинску ходил как человек…

Я окинул папу критическим взглядом – обязательно куплю ему что-то, когда выберемся! Вслух уточнил:

– Ты ведь сам говорил – там, где растёт обычная трава, легко отследить аномалии.

– Правильно.

– Трава – она живая. А всё живое реагирует на изменения…

– Значит, можно смело идти вперёд?

Уф-ф… Какой-то он нынче особенно въедливый и дотошный – будто у себя в институте. Помню, просиживал там целыми днями – то расчёты, то запуск установки, а денег едва хватало на еду и коммуналку. Мама часто его упрекала…

Институт давно закрыт – а кому это надо, если даже копеечную зарплату месяцами не платили? И мамы уже нет с нами…

Но думаю, она бы тоже сейчас сказала: «Брось хмуриться, Антон!»

Я решительно тряхнул головой:

– Конечно, можно!

И, показывая пример, сделал шаг, путаясь в крепких стеблях. Дальше не сдвинулся, потому что отец крепко ухватил меня за плечо.

– Глеб… – вздохнул он. – Тебе ещё рановато идти первым.

– Это почему? – обиделся я.

– Посмотри туда!

– Ну?..

И что особенного? Подумаешь, ярко-зелёное пятно на полпути, между нами и крайним гаражом. Сейчас сентябрь, а трава там – удивительно молодая, сочная, будто только что взошла…

Ого… Лёгкий ветерок тронул стебли – вокруг. Но в самом пятне – ничто не шелохнулось. Тонкие травинки торчали, как проволока.

Отец наклонился, поднял камешек, бросил в сторону зелёной прогалины. И жесткие стебли сомкнулись – будто проглотили камешек. А спустя мгновение распрямились, недовольно подрагивая: точь-в-точь – жадные зелёные щупальца.

Я зябко дёрнул плечами – словно ощутил, как эти тонкие стебельки протыкают мою куртку, вонзаются в тело…

– Кроме аномалий, есть ещё и мутанты, – сухо сказал отец. – Ты всегда должен об этом помнить, Глеб.

Он отвернулся, только я успел заметить, как резко пролегли морщины у его глаз. Те самые, что появились около года назад.

Когда не стало мамы…

Мутанты. Целая стая псевдоволков ворвалась в Колядинск средь бела дня. Всё произошло так быстро…

– Прости, – выдавил я, будто чувствуя вину за то, что случилось год назад.

– Идём, – тихо сказал отец.

Мы аккуратно обогнули участок изменённой травы. Прошли десяток шагов по разбитому асфальту и оказались у входа в гаражный кооператив.

Странно. Прошлый раз решётчатые ворота ещё были на месте и казались совсем целыми. А теперь, месяц спустя, неузнаваемые, проржавелые почти в труху, они валялись на земле.

Отец оцепенел, всматриваясь в колыхание огромных репейников по ту сторону. Во внутреннем дворе не растёт ничего иного. Только эти разлапистые, пыльные джунгли почти в мой рост.