Владимир Контровский - Холодная нефть с горячим запахом крови

"Гепард" крался над отрогами подводного хребта семиузловым ходом — мягко ступал кошачьими лапами: на такой скорости "кошку" не слышит самая совершенная аппаратура. Квакера его акустики услышали сразу — и немудрено, — и командир субмарины, установив, что зафиксированная подводная цель движется с большой скоростью, и не без основания полагая, что "морской змей" или "древний ящер" может иметь очень даже рукотворную природу, приказал прощупать таинственный объект в активном режиме.

Квакер оказался бесплотным — он пропустил сквозь себя посылки гидролокатора, — однако сразу за ним сонар "Гепарда" обнаружил другую цель: "Морского волка", висевшего в глубине и двигавшегося самым малым ходом. Характер цели сомнений не вызвал, не было сомнений и в том, что обнаруженная лодка — вражеская: сестра "Гепарда" "Пантера", также нёсшая боевое дежурство, находилась гораздо южнее, над хребтом Ломоносова. Медлить в подводной дуэли было нельзя, и "Гепард" дал по неизвестной субмарине торпедный залп.

Две глубоководные электрические торпеды УСЭТ-80 хищными рыбами выскочили из торпедных аппаратов. При скорости в сорок восемь узлов они покрыли разделявшее лодки расстояние за две минуты; уклонится от торпеды с двухканальной системой наведения — по кильватерному следу и акустической активно-пассивной — шансов у лодки практически нет, несмотря на самоходные имитаторы и на химпатроны, образующие при соприкосновении с водой пузырящееся газовое облако-обманку, а взрыв двухсоткилограммовой боевой части не оставляет надежд на спасение. Всё так, но на "Морском волке" служили хорошие моряки: их аппараты были готовы к выстрелу, и две самонаводящиеся универсальные торпеды Мк.48 пошли навстречу торпедам "Гепарда".

В дуэли на "кольтах" секунда может решить всё — пуля стремительна. Но в дуэли на торпедах дело обстоит несколько иначе: у замешкавшегося дуэлянта, потерявшего две-три секунды, есть время на ответный выстрел.

Торпеда "Гепарда" разорвала борт "Морского волка" почти в то же мгновение, как торпеда "Волка" ударила в борт "кошки". Победителей не было: "Морской волк" ухнул в бездну и падал вниз, пока не упокоился на дне той самой подводной долины, откуда недавно вернулась "пиявка". А "Гепард" сползал по склону подводного хребта, цепляясь за острые скальные выступы и калеча на них своё уже мёртвое тело, пока не разломился пополам — одна его часть тихо ушла на дно, а другая так и осталась висеть на чёрных подводных утёсах.

"Девственница", пренебрегая скрытностью и дав полный ход, торопливо покидала место короткого боя — спасать всё равно было некого.

"Это не женщина, а исландский вулкан Эйяфьятлайокудль, — думал Хендрикс, лёжа на спине и прислушиваясь к учащённому сердцебиению. — Куда до неё пылким южанкам, а ещё говорят, что северянки холодны, как полярные льды их родины. Да, сорок лет — это для женщины пик страсти: она спешит получить всё, что ей причитается, пока холод старости не остудил кровь в её жилах".

…То, что Ингрид, о темпераменте которой среди викингов ходили легенды, проявляет к нему вполне определённый интерес, Хендрикс заметил уже давно: мимолётные взгляды, недвусмысленные намёки, движения, казавшиеся естественными, но в то же время так и дышавшие необузданной чувственностью, не заметил бы только полный кретин или инвалид по зрению. Тем не менее, милитар был острожен, как канатоходец: несмотря на известную свободу нравов, царившую на Свальбарде и разрешавшую многое и мужчинам, и женщинам, оставалось неясным, как среагирует Эйрик на то, что его супруга предаётся откровенному блуду с посланцем United Mankind. Подобная интрижка могла повредить делу, чего милитар Хендрикс допустить не имел права. Однако ярл, который наверняка заметил знаки внимания, расточаемые его женой спецмилитару Хендриксу, оставлял их без внимания — более того, он спокойно ушёл в море, зная, что глоб не составит ему компанию и будет ночевать на берегу в гостевых покоях дома властителя Свальбарда — под одной крышей с Ингрид. При таком раскладе неизбежное рано или поздно должно было случиться, и оно случилось всего через два дня после отбытия Эйрика в поход к полюсу.

Милитар совершенно открыто встречался с Ингрид каждый день — в отсутствие мужа она решала на Свальбарде все вопросы, — и вечера они также проводили вместе, подводя итоги дня прошедшего и намечая планы на день грядущий. А в этот вечер как-то так вышло, что они пили чай не в общем холле, а во внутренней гостевой Ингрид, примыкавшей к её спальне.

Ингрид вышла к чаю, одетая в нечто среднее между вечерним платьем и длинным халатом, облегавшим её стройную фигуру так, что все соблазнительные выпуклости тела жены ярла были видны отчётливее, чем если бы она предстала перед глобом полностью обнажённой.

Разговор шёл ни о чём. Хендрикс на ничего не значащие вопросы Ингрид отвечал невпопад, всеми клетками тела ощущая буквально хлещущий от неё sex appeal — половой призыв, — сопротивляться которому он уже не мог (да и не хотел). Окончательно потеряв нить разговора, глоб посмотрел на северянку, глядевшую на него с лёгкой полуулыбкой, и произнёс первое, что ему пришло в голову, имея в виду одежду викингессы:

— Красивая упаковка. А содержимое — оно уступает внешнему виду, или как?

— Можешь проверить, — ответила Ингрид, мягким движением откидываясь на спинку глубокого кресла и отодвигаясь вместе с ним от низкого чайного столика.

И тогда Хендрикс встал, пересёк разделявшие их метры, расстегнул сверху донизу вечернее платье властительницы Свальбарда (обнаружив при этом, что оно надето на голое тело, и попутно освобождаясь от мешавших ему брюк) и вошёл между её призывно-радостно распахнувшихся коленей ударом клинка — по рукоять. Женщина застонала и выгнулась всем телом, обнимая его за шею и откидывая назад голову, украшенную копной волос. Хендрикс входил в неё раз за разом, как в смертельном бою, который надо выиграть любой ценой, пока не разрядился потоком семени, ударившим в горячее и жадное чрево викингессы. Ингрид вскрикнула и вонзила ногти в шею глоба, разбавляя ему острое наслаждение острой болью.

С этой минуты дни стали казаться им обоим всего лишь довеском к ночам — точнее, ко времени сна: на Свальбард опустилась полярная ночь, съевшая светлое время суток, — и эти ночи были наполнены изматывающим блаженством. Многоопытный глоб, никогда не принимавший всерьёз женщин, деливших с ним постель, не узнавал себя: его тянуло к этой женщине так, как к никакой другой. И однажды ночью, лёжа в её объятьях, он взял Ингрид за подбородок и сказал, глядя в её кошачьи глаза:

— Послушай, а ты не хочешь стать моей женой? Ты могла бы покинуть Свальбард и жить там, за океаном. Мы с тобой далеко ещё не старики, и генетика не стоит на месте — у нас будут дети, и старость мы встретим вдвоём, не думая ни о чём и ничего не опасаясь: за годы работы я заработал достаточно, чтобы безбедно прожить остаток дней — вместе с той, которая захочет разделить их со мной.