Сергей Зайцев - Санитары

Медленно текли минуты, возбуждение после похода постепенно спадало, а сон упрямо не шел, хотя спать хотелось страшно. В сознании, накрученном событиями дороги, мелькали десятки беспокойных мыслей обо всем подряд, в том числе и прежние, уже набившие оскомину вопросы. В первую очередь — о Наташе. Где она сейчас? Что сделали с ней похитители? С какой целью вообще совершенно похищение? Неужели ради выкупа? Зачем отец послал ее именно этой ночью на Таганку и что с ее здоровьем на самом деле? Версия Каданцева, что сестре «нездоровится по женской части» и поэтому ее везут «на осмотр к медицинским воротилам Ганзы», сейчас казалась Димке неубедительной и притянутой за уши. До сих пор врачи Альянса справлялись с большинством болезней и недомоганий своих граждан, как мужчин, так и женщин. Хотя слова Каданцева насчет стажировки в Центре, пожалуй, имели основания… Но таинственность, спешка, недосказанность перечеркивали любые аргументы, заставляли выглядеть их несостоятельными. На все эти вопросы не было ответов, но они упрямо жгли сознание, словно раскаленные уголья, не позволяя забыться, отдохнуть.

Еще и это невероятно жуткое превращение пацана с Семеновской!

Димка досадливо стиснул зубы, пытаясь прогнать беспокойные мысли. Приподнявшись, наконец скинул на пол башмаки, чтобы дать отдых ногам, и снова улегся. Поерзал, устраиваясь поудобнее на продавленном, комковатом матрасе, сквозь который металлическая сетка впивалась в тело так, словно его и не было. Заставив койку противно скрипеть, повернулся на бок. Затем на другой. Сон не шел, лишь глумливо скалился откуда-то из сумрака. Еще минут через десять, не вытерпев, Димка повернулся на бок, лицом к Федору, и нарушил молчание:

— Федь, а Федь. Не спишь? Слушай, а ведь Натуралист приврал насчет Филевской. Помнишь Ворчуна, наставника, у которого я практику проходил?

— Отвяжись… — сонно пробормотал Федор, не открывая глаз. Он так и завалился в очках, не стал снимать. В полосках рассеянного света, просачивавшегося в помещение из зала сквозь щели по краям полога, его лицо казалось землистым от усталости. Синяк под глазом — презент от Ангела — выглядел как чернильное пятно. Тревожить напарника было совестно, но Димка сейчас был не в силах молчать:

— Ворчун говорил, что мутанты с Филевской не нападают на людей. Мирные они, всего боятся, от своей тени шарахаются.

Федор с нарочито душераздирающим вздохом поднялся, спустил ноги, присел на краю койки. Выщелкнул из пачки папироску, закурил и укоризненно взглянул на напарника.

— Димон, ты пиявка, а не человек, ты это знаешь? Мирные… — Федор насмешливо фыркнул. — Ты вон тоже мирный, Димон. Пока никто не трогает. А пацана завалил так, что рука не дрогнула. Ну и реакция у тебя, если честно…

Напоминание о «подвиге» заставило Димку насупиться. Он еще не решил окончательно, как относиться к своему первому в жизни убийству.

— Хорошо тебя этот Ворчун натаскал, — продолжил Федор, стряхивая пепел в жестяную банку, которая нашлась на полу. — Впрок пошла наука. Может, ты и в самом деле жизнь нам спас, мало ли куда эта образина могла рвануть? Бойцу вон горло одним движением порвала до позвоночника… брррр… — Федор зябко передернул плечами и тут же добавил, словно читая мысли — видимо, угрюмое выражение лица напарника сказало ему о многом: — Ты, главное, в голову не бери. Ты мутанта завалил, понимаешь? Если человек становится зверем, то разговор с ним может быть только один — пуля или картечь. Возможно, ты этим выстрелом спас многих. Неважно, куда тот пер, но на его пути рано или поздно снова оказались бы люди. А кем он был раньше — уже неважно. Так что без сантиментов и розовых соплей по поводу морали и этики, понял? Ты убил зверя.

— Да я так к этому и отношусь, — недовольно проворчал Димка. — Нечего меня лечить проповедями. На курсах сталкеров именно этому и учили: выживет лишь тот, кто нанесет удар первым. Но только тогда, когда в этом действительно возникнет необходимость, когда уже нельзя избежать нападения.

— Да-да, наслышан, наслышан про вашу психологическую обработку, — Федор неопределенным жестом покрутил папиросой, выписав огоньком в воздухе замысловатую кривую. — Хотя, если честно, жуть берет, как подумаешь, что человек вообще способен на такое превращение. Бедный пацан… С другой стороны, он уже так изменился, что начал всех подряд убивать. Тварь, несущая опасность людям, должна быть уничтожена, других вариантов тут просто не существует.

Похоже, Федора заклинило на этой теме, и Димке срочно захотелось перевести разговор в другое русло:

— Федь, а помнишь, там, в исповедальне, ты сказал, что я о тебе ничего не знаю? А это ведь правда, Федь. Ты вроде болтун изрядный, а о своем прошлом совсем ничего не рассказывал. Никогда. Есть причины?

— Эх, Димон, Димон… — Федор тяжело вздохнул, наклонив голову и задумавшись. — Причины всегда есть. Не рассказывал, потому что вспоминать не хочется, душу зря травить. Ты в этом аду подземном родился и другой жизни не знаешь, а у меня-то все по-другому было.

— Да-да, наслышан, — хмыкнул Димка, передразнивая Федора. — Нормальная жизнь, не та, что теперь. Зеленая трава, голубое небо… Все вы так, огрызки прошлого, говорите. А самое смешное, я тоже чувствую, что эта жизнь — не моя. Я словно родился в чужой шкуре и проживаю здесь, в метро, чью-то паршивую судьбу.

— Зря иронизируешь. Так ты хочешь послушать, пока меня на откровения потянуло, или как?

— Хочу, конечно. Ты не обращай на меня внимания, продолжай.

— Так вот… Да, нормальная была жизнь, — с нажимом повторил Федор. — Нормальная в моем понимании, а не теперешний суррогат. Я тогда пацаном был, сколько мне тогда… шестнадцать… нет, пятнадцать лет всего было. Обычный малолетний раздолбай с максимальными запросами к окружающему миру и гонором выше крыши — это потому, что жизни по-настоящему еще не знал. Не ценил того, что имел, потому что просто еще не научился ценить. Чем занимаются родители, меня тогда мало интересовало, лишь бы мне не мешали самоутверждаться. Мама, насколько помню, работала дизайнером в строительной фирме, разрабатывала интерьеры для богатых заказчиков. Вечно пропадала на работе, только вечером ее и видел. Придет, наспех поужинает тем, что из супермаркета притащит, и снова за экран компьютера, и уже до самой ночи… сейчас и слов таких уже нет, а тогда ее услуги весьма хорошо оплачивались… Да и отец неплохо зарабатывал, он до Катаклизма журналистом был.

Федор затянулся, а затем откинулся на койку, подложив левую руку под голову вместо подушки, и снова закинул ногу на ногу, прямо в башмаках, поверх матраца.

— Журналистом? — переспросил Димка.

— Профессия такая, создавать новости из мыльного пузыря. — Федор криво улыбнулся. — Судя по зарплате, у него это хорошо получалось. В кругу сверстников я всегда щеголял самыми новомодными примочками — всякие там айфоны, айпэды… Так о чем это я? Ах да, об отце. Лучше всего папаньке удавалось освещать катастрофы. На бумаге. А теперь я в эдакой катастрофе живу, прикинь? Понимаешь, пацан, есть такой закон — перехода количества в качество. Чем больше о чем-то говоришь или думаешь, тем больше шансов, что это осуществится. Как плохое, так и хорошее. Не говоря уже о слепой вере — та вообще нередко творила чудеса, были в истории нашего прошлого мира занятные явления…