Максим Хорсун - Егерь. Девушка с Земли

— Ладно! С самого начала было ясно, что ничего хорошего не выйдет! — Реми уложила гитару в кофр.

— Что именно, Реми? — Егерь подмигнул ей в зеркало заднего вида.

Реми фыркнула, но ничего не ответила. Отвернулась к окну.

Коралловый риф отступил, исчез за сопками. Дорога сразу стала лучше. Скворцов нажал на газ, и джип наконец пошел резвее. Примерно через полчаса пути местность выровнялась. Промелькнули коровьи загоны — пустые, с поломанным ограждением, потом потянулись поля, занятые солнечными батареями. За одним из таких полей Скворцов крутанул руль, и джип опять затрясло по ухабам.

Егерь притормозил возле дома фермеров. На взгляд Реми, это обшитое листами железа сооружение походило скорее на марсианский форт. Некоторые листы были покрыты глубокими бороздами и вмятинами. Реми призадумалась: что бы могло их оставить? Пули? Или все-таки когти? А может, то и другое?

— Совсем опустились, — пробормотал Скворцов, выруливая к крыльцу. — Видите, средь бела дня окна ставнями закрыты, точно во время Карлика. Ну ладно… — Он поглядел на Реми. — Сидите в машине. Не забывайте, вы в бегах. Нечего светиться.

— Заметано, — буркнула Реми.

Скворцов вышел из джипа, проворно взбежал по ступеням высокого крыльца, заколотил кулаком в притолоку. Обитая полосами стали дверь распахнулась. Из темноты сначала показался ствол винтовки, потом серая клочковатая борода, и только затем уже появилось темное от частых возлияний лицо.

Егерь и фермер стали что-то громко обсуждать. Речь шла о замене какой-то шаровой, Скворцов просил у хозяина новую запчасть и гараж на полтора часа. Фермер размахивал винтовкой и ревел, словно буйвол. Очевидно, загвоздка была не в деньгах, — Реми ведь сполна расплатилась с егерем, заплатила столько, что на новый внедорожник хватило бы. В конце концов, Скворцов плюнул и вернулся в машину.

— Вот такие вот, Реми, люди — вонючие и крикливые, — проговорил он. — Не передумали еще на Алехандро топать?

— Не передумала, — ответил Реми, думая, что вот там она точно не встретит опустившихся и гнилых изнутри типов.

Снова замелькали секции солнечных батарей, а потом — пустые загоны. Реми стала одолевать дремота. Она обернулась, посмотрела в сторону Прозерпины. Небо на востоке было темно: точно кто-то углем заштриховал.

— Ходоки, — сказал вдруг Скворцов. — Тянут, как муравьишки…

Реми встрепенулась, снова посмотрела вперед. Вдоль дороги брели два худощавых подростка. Одетые лишь в джинсы, босоногие. К ссутуленным спинам были привязаны ремнями, точно громоздкие баулы, раковины перламутрового цвета. Судя по тому, что из раковин время от времени показывались сегментные лапки, в них до сих пор кто-то жил.

Реми присмотрелась: да ведь это не подростки! Акслы! Взрослые акслы! Вот и зеленоватый оттенок кожи стал заметен, и головные гребни причудливой формы, и пары рудиментарных плавников над лопатками и на пояснице.

— Акслы… — протянула Реми.

Джип поравнялся с аборигенами. Реми увидела, что на горле у каждого акслы болтается кожаный мешок, похожий на мошонку. Тела аксл не имели ничего общего с человеческими: мышечный рельеф был иным, и, естественно, на груди — никаких сосков.

— Не сверните шею. Насмотритесь еще! — снисходительно бросил Скворцов.

— Остановите!

— Что, опять?

— Давайте подвезем! Им же тяжело нести!

Скворцов удивился:

— Кого подвезем? Аксл, что ли? Ха-ха! — через секунду рассмеялся он. — Аборигены никогда не сядут в автомобиль. Даже если допустить, что я бы им позволил это сделать. Для акслов наша техника — табу.

— Табу? И кто же в этом виноват? Вожди?

— Акслы не признают, не понимают и не пытаются понять нашу технику. Как, собственно, и людей. Вождей у них тоже нет. Живут как хотят: болтаются по воле солнц и лун по атоллам. Вечные дети.

Реми показалось, что последняя фраза — это камень в ее огород. Она забарабанила ноготками по кофру. Потом оглянулась и увидела, что акслы стоят посреди дороги и хлопают в ладоши, высоко подняв руки.

— Так, нам надо бы поспешить, — Скворцов ткнул пальцем в быстро темнеющее небо. — В полукилометре отсюда должна быть аккумуляторная подстанция, а при ней — салун. Там и укроемся… Если…

Последние его слова заглушил удар грома.

— Разверзлись хляби небесные, — пробормотал тощий мужчина с козлиной бородкой и выпуклыми темными глазами.

Других подробностей его внешности Ремине рассмотреть не удалось. В придорожном салуне было темно. Похоже, хозяин экономил на электричестве. Козлобородый сидел за соседним столиком. Перед незнакомцем стоял бокал с пивом, но за последние полчаса, как успела заметить Реми, козлобородый его ни разу не пригубил. Он то пялился в окно, то — на девушку. Ремине это разглядывание не нравилось, но она терпела. Скворцов ушел на подстанцию, поставить на зарядку аккумуляторы джипа, перед этим он велел Реми не двигаться с места. В другой раз она бы и не подумала подчиняться, но сейчас, когда за окном бесновалась гроза, а в темной зале салуна ошивался какой-то подозрительный тип, не время было демонстрировать независимость.

Козлобородый опять уставился на Ремину и вдруг спросил:

— Веришь ли ты, дочь моя, в Господа нашего Вседержителя?

Реми захотелось огрызнуться: мол, я не дочь твоя, но она передумала и ответила:

— Верю, но подаяния на церковь делаю лишь после воскресной службы.

Козлобородый сокрушенно покачал головой, над которой не помешало бы поработать парикмахеру, и сказал:

— Святая Конгрегация Распространения Веры на Других Мирах не нуждается в подаяниях. Слава Вседержителю, презренный металл не оскверняет рук ее смиренных служителей, денно и нощно пекущихся о заблудших душах детей Господних…

«Как же, — подумала Ремина. — Не оскверняете вы… Бедному папа́, при всех его талантах, никогда столько не заработать, сколько святые отцы выкачивают из заблудших детей Господних…»

— Несчастные земноводные Сирены, — продолжал разглагольствовать миссионер, — были обречены на вечные адские муки, ибо не знали истинной веры…

— Они не знали никакой веры, отец Арух, — сказал Скворцов. — И не знают.

Ремина обрадовалась егерю, как никогда. Он возвышался над тщедушным отцом Арухом, словно дендрополип над хибарой. Миссионер в его присутствии сразу как-то потух, съежился, но не сдался.

— Вы, месье ученый, отрицаете истинную веру, — процедил он. — У вас самого душа обречена на вечные страдания в геенне огненной. Так не мешайте мне спасать эту юную заблудшую овцу!

«Это кто овца? Я?!» — Ремина вспыхнула до корней волос. Она готова была запустить в балабола его же собственным пивом, но егерь подмигнул и едва заметно покачал головой.