Андрей Щупов - Оккупация

Шматов, попытавшийся взмахнуть своей шпагой, болезненно скривился.

— Пожалуй, ты прав. Победа нам сегодня не светит. Так что попробуем хоть с ним расквитаться.

Вряд ли шерху понравились его слова, но своей невозмутимости он оставался верен. При этом, подобно милиционерам, он отлично понимал, что обещает им предстоящая схватка. По сути, драться предстояло ему одному, поскольку полагаться на Шматова с Мироновым не приходилось. А что это такое — оказаться в одиночку против численно превосходящего противника, он, видимо, знал прекрасно.

Гул барабанов и призывный вой труб заставил их выпрямить спины. Умирать отчаянно не хотелось, но не зря говорят, что на миру и смерть красна. Зрителей сегодня следовало ожидать великое множество, тем более, что в амфитеатр обещал пожаловать сам мафат. Значит, и умереть нужно было красиво. По крайней мере, в этом им виделся хоть какой-то смысл.

— А если Вадик все-таки поможет? — с надеждой вопросил Миронов.

— Может, и так, но лучше об этом не думать…

Скрипнула открываемая дверь, и в барак торжественно вошла колонна стражников. Как обычно впереди шествовал сотник-суфан. На этот раз он даже поприветствовал бойцов воздетым к потолку кулаком. Торопить и покрикивать на пленников он не стал, но с объявлением, которое его вынуждал сделать порядок, все же ознакомил:

— Ваш четвертый напарник был заявлен оруженосцем, — хмуро сказал он, — но старейшины состязания заявки не приняли. Отныне драться должны все четверо.

— Милый мой! — воодушевленно воскликнул бывший зек. — Да кто же, в натуре, отказывается! Ясен пень, пойду вместе с корешами! Авось, и Зурбана вашего сумею на пику поддеть…

За стенами барака с новой силой запели трубы, барабаны выдали тревожную дробь.

— Ну, вот и похоронный марш для нас заиграли! Люблю веселье под хорошую музыку! — Танкист, не выбирая, подхватил с возка коротенький меч. — Давай, вохра, веди нас в мясницкую! Спляшу вам «Танец смерти». Хрен вы такой когда видели!..

— Погодите, Вадим, я с вами.

— Нет!

Прозвучало это с должной категоричностью — когда надо Вадим умел подпускать в голос металла. Во всяком случае, повторять просьбу Бартон не стал. Нетерпеливо перебирая длинными ногами, так и остался торчать на краю воронки. Завидующие его глаза так и сверлили спину уходящему, однако щадить его Дымов не собирался. Без того был виноват в том, что затянул англичанина в этот круговорот. А по уму — следовало бы оставить за городской стеной, а еще лучше — там же, на месте казни его товарищей. Однако не оставил — взял с собой — и сделал это не без умысла. Уже давным-давно Вадим понял, что держать опеку над посторонними людьми стало для него жизненно важным занятием. Пожалуй, подопечные были ему необходимы в той же степени, в какой был им необходим он сам. Это касалось и пациентов в клинике, и Потапа с Сергеем, и нынешнего англичанина. Без него многие из них попросту бы пропали, но и он бы без них, безусловно, заскучал. Так матери с бабушками чувствуют свои состоятельность, пока в них нуждаются дети и внуки. В этом смысле женский род ближе к истине ближе, нежели мужички, успокаивающие себя профессиональной востребованностью. Слов нет, профессия — штука хорошая, однако при всем при том отдает мертвечинкой, отсутствием теплых человеческих отношений. Во всяком случае, то, что является для женщин первостепенным, мужчины вполне осознанно отодвигают на второй план, тем самым автоматически отодвигая на задний план и себя. Вадим даже не понимал это, а чувствовал. Как чувствовал и то, что с некоторых пор мужское начало в нем нехотя начинает сдавать позиции, возвращаясь к простым и понятным истокам детского «я». Так уж получалось, что взрослые путанные ответы на простенькие детские вопросы перестали его устраивать. Перестали устраивать по той простой причине, что, обоснованно объясняя все на свете, они не содержали при этом правды. Парадокс в том и заключался, что мужская истина выстраивала себя на фундаменте лжи. Она определяла мировой порядок, однако не приносила душевного покоя. Без последнего же, по мнению Дымова, не стоило жить вовсе…

Каменное крошево осыпалось под ногами, шлейфом сползало вниз, и с каждым шагом Дымов все больше понимал, что приближается не просто к инопланетному кораблю, а к разгадке всех местных ребусов. Корабль был жив, и тревожную вибрацию, что шла от близкого голубого металла, Вадим чувствовал совершенно отчетливо. В отличие от земных ракет, этот посланец космоса напоминал гигантское яйцо. Ни закрылков, ни дюз, ни иллюминаторов, — одно лишь гладкое огромное тело. Приблизившись вплотную, Дымов осторожно притронулся к нему ладонями. Ощущение пугающей вибрации усилилось.

— Ну? — в нетерпении крикнул сверху Бартон. — Что там?

— Вы полагаете, одного прикосновения достаточно, чтобы дать вам исчерпывающий отчет?

— Какого черта! Вы же шерх!..

Вадим не сдержал улыбки. Вот так в жизни и бывает! Был экстрасенсом, а стал шерхом. И попробуй — докажи теперь, что ты из иной стаи, когда даже специалисты вроде Стива Бартона готовы раз и навсегда поверить в чудесные способности заезжего мага. Немудрено, что все земные религии основываются на вере. Апеллировать к чутью, разуму и опыту — дело бесполезное. Означенных качеств у людей просто нет…

Продолжая скользить руками по гладкой поверхности, Дымов двинулся вокруг гигантского яйца. Одновременно попытался включить сканирующее излучение — не слишком сильное, но будь перед ним кирпичная стена, он просветил бы ее насквозь. В данном же случае его поджидало разочарование. Как и при сканировании пирамиды он столкнулся с материалом абсолютно непрозрачным. Очень походило на то, что яйцо вообще не имело внутренней пустоты, являясь металлическим монолитом. Этого не могло быть, но ничего иного внутренние чувства Дымову не подсказывали. Достигнув задней стороны яйца, Вадим внимательно осмотрелся и полез вверх. Собственно говоря, для того он и обходил яйцо стороной, чтоб не шокировать лишний раз бедолагу Бартона. Совсем необязательно видеть, как он взбирается по вертикальной поверхности, тем более, что лез он, даже не отталкиваясь от металла ногами. Наверх его вздымали лимбы, которыми Вадим успел уже опутать все яйцо. Пожалуй, если поднатужиться, он мог бы и сдвинуть эту громадину с места, но зачем? Даже, если выкатить яйцо из воронки и спустить вниз, яснее от этого ситуация не станет. Сейчас представлялось более важным достучаться до тех, кто, возможно, еще таился под металлической скорлупой. Вадим не чувствовал их дыхания и биения сердец, но ничто не мешало им ощутить его близость, его попытки докричаться до них.