Андрей Щупов - Тост за Палача

Ручьями обежав кругленькое метатело карапуза, он вернулся в родную оболочку, с наслаждением пошевелил руками. Ожившее тело нехотя повиновалось, на лице расцвела не слишком искусная улыбка.

— Заснул, — шепнули просыпающиеся губы. — Не поверишь, заснул.

— Заснул? — малыш искренне удивился. — Разве можно заснуть стоя? Ты, наверное, очень устал, да?

Глаза его светились столь ясно, а личико лучилось таким неподдельным участием, что лучшего возвращения в реалии нельзя было и представить. Опустившись на корточки, Вадим растроганно коснулся ладошек мальца.

— И руки какие холодные!

— Они согреются, честное слово. Вот поговорю с тобой немного, и согреются…

— Вадик, не приставай к дяде!

Оба враз повернули головы. Кричала сидящая на скамейке бабуля. Что-то она там такое вязала — мохнато-шерстяное, явно предназначенное для внука. Спицы мелькали в ее пальцах с непостижимой быстротой. Ни пасмурного неба, ни явной прохлады бабуля не замечала.

Дымов улыбнулся.

— Значит, тебя тоже Вадиком зовут?

— Ну да…

— Что ж, удачи тебе, тезка!

— А что такое — тезка?

— Ты лучше спроси у бабушки, она наверняка знает.

Карапуз засеменил по направлению к скамейке. Глядя ему вслед, Вадим подумал, что экскурсия оказалась все-таки ненапрасной. Некий ментальный клок разнородной информации он успел все же выдрать из того человека с косичкой. Во всяком случае, кое-что он теперь знал, и этого «кое-чего» должно было хватить для успешного поиска псевдопалачей…

Аксан блефовал. Он мог разыгрывать перед Ломтем хоть датского принца, но при этом лучше кого бы то ни было знал: люди пославшие его с деньгами за первой партией празитона, ждать не любят. Ему даровали неделю, но могло статься и так, что искомая неделя окажется последней в его жизни. Если после этого не будет ни денег, ни товара, ни вразумительного отчета, можно смело доставать из загашника коллекционный парабеллум и пускать себе пулю в висок. Можно, конечно, попытаться уехать в дальнее зарубежье, схорониться в каком-нибудь Детройте или той же Венгрии — общепризнанной юдоли, дающей приют и крышу казнокрадам всего мира. Но, увы, воровское сообщество — это вам не полиция, не Моссад и даже не интерпол. Эти найдут где угодно и шлепнут. Да еще славу пустят черную, осрамят перед вчерашними земляками. А потому Аксан продолжал разыгрывать свою карту. Он знал: если верховным представить в качестве объяснения нечто потрясающее воображение, они смилостивятся. По счастью, людей головастых и начитанных среди верховных тоже хватало, а потому явленный на всеобщее обозрение экстрасенс, способный в считанные минуты вылечивать смертельные ранения, умеющий вызывать ужас, а, возможно, и убивать, их наверняка бы убедил. Оставался и третий путь — не самый достойный, но так же смывающий с имени Аксана клеймо позора. Он мог бы выехать с Урала, оставив за собой море трупов, перебив правых и неправых, присовокупив к злосчастному экстрасенсу работников «Галактиона», того же Ломтя с его братками, а заодно Докучаевских прихвостней, прошляпивших такую гору денжищ и наркотиков. При таком раскладе Аксану также пришлось бы податься в бега, но во всяком случае, его нашлось бы уже кому прикрыть. И лет на десять-пятнадцать он без особых хлопот сумел бы осесть все в той же Венгрии, в Штатах или на Кипре. Не самый лучший выход, но он обещал жизнь, а жить Аксан хотел бы еще долго.

Именно поэтому Сашу Изотова, выбежавшего на обеденный перерыв из «Галактиона» и взяли в оборот люди Горбуна. Перепуганный лепила даже не сообразил, кто и зачем заталкивает его в приземистую девятку, сковывает наручники запястья. Уже в салоне его дважды ударили по почкам, напялив на голову пластиковый пакет, пригнули к сидению.

А еще через десяток минут машина въехала в подземный гараж, и Изотова бесцеремонно вытащили из кабины. Так и не сняв с головы цветастого пакета, жестко ударили по ногам, заставили упасть на колени. В правый глаз ткнулся нечто округлое металлическое. Даже не видя, Александр моментально сообразил — пистолет!

— Спешишь к своей Тонечке? — равнодушно произнес скрипучий голос. — Фруктов, наверное, хотел купить? Правильно, беременных — их абы чем кормить нельзя. Кто там у вас ожидается? Мальчик?

— Девочка, — одними губами выдохнул Изотов.

— Что ж, тоже неплохо. На мужиков теперь надежды нет, — куда ни глянешь, все в цвет неба перекрашиваются. Пусть хоть бабы настоящими останутся.

Пистолетный ствол чуть шевельнулся.

— Как думаешь, лепила, будет твоя Тонечка страдать, если ребенок останется без папки?

— Не надо, — шепнул Александр. — Пожалуйста, не надо.

— Одного «пожалуйста» мало, Сашенька.

— Что вам нужно?

— Ты действительно хочешь это услышать?

— Хочу.

— И даже готов пойти нам навстречу?

— Почему бы нет… — слова давались Изотову с большим трудом.

— Вот, уже деловой разговор. — Обладатель скрипучего голоса убрал пистолет от головы Изотова мерно прошелся по помещению. Он не суетился, судя по всему, чувствовал себя в своей стихии. Наверняка, не впервые ломал вот таким образом людей. И еще, не зная, чего от него потребуют в следующую секунду, Изотов ощутил, как тело стремительно покрывается липким потом. А мужчина продолжал расхаживать перед ним, ожидая, видимо, когда жертва окончательно созреет. Еще двое горилл шумно посапывали за спиной Александра.

— Видишь ли, Сашенька, место тут очень даже подходящее для доверительных бесед. Есть и клещики, и подобие дыбы, и крючья… Я тебя не пугаю, Боже упаси, я просто разъясняю все наперед, чтобы между нами не было недосказанностей. Люди ведь по-разному договариваются. Умные приходят к компромиссу без криков и споров, особо упертых приходится вразумлять более действенными средствами…

— Я ведь уже сказал: я готов вас выслушать. — Александр чувствовал, что внутри него все дрожит. Он никогда не полагал себя героем и храбрецом, однако и такого вот животного трепета никогда в жизни еще не чувствовал.

— Хорошо, Сашенька, ты мне нравишься. Чувствую, мы с тобой договоримся. Уж извини, пакетик с головы мы снимать не будем. Для твоего же блага. Но со слухом у тебя все в порядке, никаким скотчем с тряпками мы тебе рот также не затыкали. Так что будем беседовать. Форму предлагаю простейшую: я спрашиваю — ты отвечаешь. Начинаешь юлить, я киваю своим мальчикам, и тебя аккуратно наказывают. Если беседа заканчивается ко всеобщему удовольствию, мы тихо-мирно расстаемся. Если что-то пойдет не так, уж извини, придется оставить тебя здесь. сам понимаешь, навсегда.

И снова Изотов почувствовал, как где-то в районе пупка шевельнулось нечто холодное и омерзительное. Захотелось по-щенячьи взвыть, зажмурившись, откатиться куда-нибудь в угол, сжаться в позе эмбриона. Зубы его сами собой дробно клацнули, и, проглатывая от страха слоги, он торопливо пробормотал: