Андрей Щупов - Приглашение в ад

Возвращаясь к столу с подносом, Вадим окунулся на минуту в людской водоворот. Справа и слева судачили о разном и в то же время об одном и том же. Чаще всего упоминалось утреннее падение чужого самолета.

— …Хорошо еще, что пустышка. А то шарахнуло бы по-настоящему.

— Откуда его только принесло? Значит, живут еще где-то?…

— А в тех домах, что развалило, вроде и не было никого. Повезло людям!..

— Это каким людям? Тем, кого, значит, не было?… Ну, ты выдал!

— Да и не скажешь теперь точно — были или не были. Кто там копаться-то будет? Гора в три этажа.

— Какая гора? Я же говорю: пустышка летел. Пара зданий — разве гора? Вот когда на Химмаше тряхнуло, это да — намолотило так намолотило. Или на Сортировочной станции, к примеру. Надо было тебе посмотреть, как рвется транспорт с боеприпасами. Я-то видел. Сидел километрах в десяти и видел. Все, как на ладони…

Уберегая поднос от толчков, Вадим добрался наконец до столика.

— Что-то не спешат наши гости, — пробормотал он.

— Возможно, хотят убедиться, что мы здесь одни?

Вадим откинулся на спинку стула, с усмешкой оглядел зал.

— Действительно, если половина сидящих — из леса, почему бы второй половине не оказаться нашими людьми?

— Кит осторожен, только и всего.

Вадим пододвинул к Клочковскому распечатанную банку с консервами.

— Ладно… Как бы то ни было, деликатесами пренебрегать не стоит. Тем более, что за пределами этого заведения давно рубают стеарин с солидолом. Так что поцарствуем.

Клочковский промолчал.

Сидящий поблизости мужичок — во всем драном, пропахший мочей и свалкой, неспешно наливал собеседнику из бутыли. Ковыряя вилкой в своей порции, Вадим прищурился. Еще одно подобие живого Паучка. Только более запущенное. И конечно же рассказывает про самолет, упавший чуть ли не в ста шагах от рассказчика. То есть, само собой, ни в какое везение Паучок номер два не верил, но отметить счастливое событие вознамерился твердо. Его собеседник, худой, с выцветшим лицом мужчина, слушал равнодушно и больше следил за алюминиевой кружкой, из которой они поочередно отхлебывали по глотку.

— Меня беспокоит Поль, — Клочковский с театральным изяществом извлек из кармана платок, промокнул губы. Восхищенным взором Вадим проводил платок до кармана. Вот она порода! Дворянская кровь и так далее! Он-то о платках уже и думать забыл…

— Ты ведь в курсе, что он наговорил преподобному отцу?

Вадим кивнул.

— Слышал…

— Вот-вот. В самых непарламентских выражениях пообещал разнести из гранотомета ближайшую к его району церковь.

— Черт его знает, чего он так распалился. А в общем я поговорю с ним. — Вадим вздохнул. — Ох, уж мне этот ненавистник смирения! Понимаешь, есть у него пунктик — насчет гордости и гордыни. Вот и воюет с религией, как может.

— Пунктик не пунктик, но надо с ним серьезно потолковать, — Клочковский нахмурился. — Поль все более становится неуправляемым, и мне это очень не нравится. Пока он, конечно, не опасен, но видишь ли… Наблюдается тенденция, а значит, можно предположить, что с ним станет через месяц или два. Еще и с Пульхеном они на ножах. Не дай Бог, передерутся.

— Это верно. Где бродит Поль, там никогда не появится Пульхен, и наоборот. Кошка с собакой, черт бы их побрал! Хотя одно ведь дело делают!

Вадим вытер руки, взглянув на опустевшие жестянки, сожалеюще причмокнул губами. Консервы они прикончили в пару минут. И даже к вину не успели притронуться.

— Пожалуй, самого Поля я еще сумею придержать, — задумчиво произнес он, — но среди его архаровцев полно горячих головушек. Как быть с ними? Он же набирает к себе и правых, и левых. Иной раз попадаются и натуральные психи. Многие, ясное дело, обижены на Пульхена.

— Поль не только Пульхена, он и «бульдогов» задирает.

— Понял, Сергунь, понял. Бузы нам не надо, так что могу обещать: разговор состоится. Хотя, надо сказать, о вашем хваленом муниципалитете этот буян-медведь отзывается вполне справедливо.

— Ну, о нашем муниципалитете ты сам все прекрасно знаешь. Не все так просто. — Клочковский обиженно пожевал губами. — А я мало что там решаю. То есть практически ничего. А насчет бузы ты прав. «Бульдоги» расстреливают трубадуров, Поль — «бульдогов», а Пульхен под горячую руку крушит всех подряд. Чем все кончится — неизвестно. Потому, думаю, ты и затеял эти переговоры.

Вадим улыбнулся.

— Точно!.. Ты извини, Сереж, но я, как и Поль, не слишком доверяю нынешней власти. Какая она там у нас по счету? Десятая? Или двадцатая?… Словом, властям я не верил и не верю. Скорее — отдельным людям. Тебе, например, Ганисяну, Боре Воздвиженову…

— Киту, — продолжил за него Клочковский. — Или я ошибаюсь?

— Кха!.. Курить охота. — Вадим машинально ощупал карман куртки. Черт знает, сколько времени он не держал в зубах папиросы или хотя бы дешевенькой самокрутки. То есть, табачок, конечно, достать можно, но стоить это будет тех же браслетов и тех же колечек.

— Так ты в самом деле поверил Киту?

— Поверил, не поверил — не в этом дело, — Вадим говорил неохотно. — Не знаю, Сереж. Не знаю!.. Знаю только, что Кит — это сила. И при этом он не блатарь, не примитив, объединивший сброд. Чего-то он тоже хочет, понимаешь? А много ли в наше время людей, которые еще чего-то хотят? Само собой, я не о жратве с выпивкой, я о глобальном.

— Что ж, о глобальном — так о глобальном. Разгром Дикой Дивизии действительно заставляет задуматься.

— То-то и оно! — Вадим оживился. — Вспомни, если бы не Кит, может, и не сидели бы мы здесь сейчас. Силы-то были неравные. И никто Кита за хвост тогда не тянул. Сам взялся помогать. И потерял, между прочим, уйму людей.

— Ну, людей ему, положим, не очень-то было жаль, — Клочковский посопел носом. — Но в целом я согласен. Кит — лошадка нестандартная…

— О каких это лошадках вы тут говорите? — женский хрипловатый голос, перебил советника, заставив их вздрогнуть.

Обернувшись, Вадим разглядел Катрин. То есть в первый момент он ее даже не узнал. Время безжалостно обошлось с девушкой. Высокая, исхудавшая, с повылазившими от недоедания волосами и идиотским макияжем, она мало чем напоминала ту прежнюю рыжеволосую красавицу, что магнитом разворачивала головы мужчин при одном своем появлении. А ведь не виделись всего месяцев пять или шесть. Пять месяцев, полтораста дней, каждый из которых мог стать последним для каждого из них.

Впервые же они столкнулись в те далекие дни, когда Вадим сам влачил полуживотное существование. Была и в его жизни такая пора. Попробуй не оступиться, когда все кругом идет прахом. Умер отец, и он всерьез запил. Притоны, кабаки и подвалы стали для него подобием приюта. Именно тогда Катрин и вплыла в его судьбу — вплыла подобием вертлявой и ухоженной яхточки. Тогда о ней и впрямь можно было так сказать. И какое-то время, возможно, всего-то несколько недель — было их общим временем. Чем-то она помогла ему, что-то сумел приоткрыть для нее он. Влюбленность кончилась ничем, однако Вадим спасся. Катрин сумела-таки вытянуть его из смрадного болота, наставить на путь истинный, хотя сама предпочитала окольные тропы. А чуть позже уже сам Вадим пытался вытянуть ее из той же трясины. Увы, усилия оказались тщетны, ничего путного у него не вышло. Светлые идеи рыжеволосую Катрин не интересовали, грела исключительно любовь — сиюминутная, обманчивая, но создающая видимость жизни. Так или иначе, но у Вадима даже сложилось впечатление, что эта жизнь девушку вполне устраивает, и никакой другой — с той же полуголодной пайкой и той же бедностью она принимать попросту не хочет. Грустно, но они остались каждый при своем…