Артем Рыбаков - Зона Тьмы. 1000 рентген в час

«Ну, поехали!» Путь отступления у меня был, и я особо ничем не рискую. Граната вылетела из окна и с глухим стуком ударилась о ствол толстого дерева, росшего метрах в пяти от джипа. Естественно, со стороны, противоположной той, где затаился «эстонец». Шуршание. «Хм, похвальная реакция! Первым делом откатился в сторону, не дурак, значит». Теперь я напряжённо вслушивался. «Так, хруст ветки… шорох прошлогодних листьев… а это он железяку какую-то задел. Я всё правильно рассчитал!»

Услышав подозрительный шум, «эстонец» решил использовать «Тахо» как укрытие и сам подошёл ко мне. Да так близко, что мне показалось, что я слышу, как он от волнения облизывает обветренные губы.

Вот над краем оконного проёма показался пламегаситель «галила», затем ствол… цевьё… рука в перчатке… Пора!

Хватаюсь рукой за ствол и резко дергаю винтовку вниз и на себя, одновременно используя её как точку опоры. Словно чёртик из табакерки я появился перед изумлённым оппонентом и тут же ударил его прямым в нос. «Ой, как больно-то!» Из глаз «эстонца» брызнули слёзы, а вскрик погас, так и не родившись. Ещё одним рывком за винтовку подтягиваю его ближе, одновременно прижимая к двери внедорожника. Ещё удар — вот она, победа! Вы спросите, а почему он не стрелял? Так пальцы у него, скорее всего, на правой руке вывихнуты. Рычаг — великая вещь! Когда я дернул ствол его автомата вниз, задняя часть ствольной коробки и приклад пошли вверх, выворачивая кисть и пальцы стреляющей руки. А тактический ремень, надетый на шею, не позволил отскочить назад, пока я подтягивал его поближе. А дальше ему уже не до того было…

Вот так вот: «Вам! Вам! Вам!» — и он мой. Придерживая тушку, повисшую на ружейном ремне, аккуратно открываю дверь машины и, выскочив наружу, в темпе избавляю «клиента» от всяких неприятных для меня предметов. «Семнадцатый» «глок» [38](приятный, однако, подарок!) из кобуры, большой и красивый армейский нож от «Кей Джей Эрикссона», [39]складной мультитул с немаленьким лезвием из небольшого подсумка на груди… Да, серьёзный и небедный «язык» мне попался. Затем я вытащил из подсумка рацию незнакомца и, сунув её в свой нагрудный карман, надел его гарнитуру — вдруг что полезное услышу. Повозившись немного, я опустил оглушённого пленника в тёмный зев люка и разжал руки. Падать там невысоко, а излишне миндальничать я с ним не собирался. Ликвидировав беспорядок на местности и прикрыв дверь джипа, я взял оба автомата и, включив трофейный фонарь, последовал за своим «языком».

Нельзя сказать, что в коллекторе было уютно, но видывал я места и похуже. Фонарь я пристроил на какую-то загогулину на лестнице и принялся вдумчиво пеленать добычу.

В кармане у меня всегда лежал тридцатиметровый моток «струны» — тонкого шнура из конского волоса, сердцевиной которого была проволока. Товар недешёвый в изготовлении и в мирной жизни не сильно нужный, но в деревне Пятниха под Лихославлем наладили массовое производство для нужд Следопытов и прочего бродячего люда, и «пятнихинская струна» стала известна в радиусе пары тысяч километров. На сердцевину тамошние мастера пускали жилки из телефонного кабеля, пара вагонов с которым была ими «приватизирована» на железнодорожной станции Лихославля, а конский волос — товар расхожий, тем более что мастера не жмотничали и давали за него местным поставщикам хорошую цену.

Вставив между руками и спиной пациента его же собственный «галил» (без патронов, естественно!), я привычно обвязал его шнуром так, чтобы кисти рук были у него перед грудью. В рот ему вставил кляп из его же кепи. Теперь можно и подождать…

Я почувствовал, как «струна», намотанная на мой палец, натянулась, и включил фонарь. «А, несладко тебе, милай! — Шнур натянулся ещё сильнее, как будто я вываживал крупную рыбу. — Вот теперь можно и глаза открыть».

Мой пленник скорчился, пытаясь проморгаться после того, как луч фонаря резанул по его глазам. Прийти в себя после пары часов темноты и комфортного беспамятства и получить в лицо луч яркого света — неприятно, что и говорить. Постепенно зрение вернулось к нему, и он исподлобья попытался осмотреться.

— Спокойнее, Томас, спокойнее! — При звуках моего голоса он замер.

Вы можете спросить, откуда я знаю его имя? Элементарно, Ватсон! (Именно через «В», а не зарубежное «Уо», так у нас говорят!) Начальники своего подопечного вызывали по радио? Вызывали. А рация-то у меня! Причём если первые пять раз они звали его по позывному, Поорис, что по-эстонски значит Вихрь, то потом плюнули на конспирацию и стали звать по имени. Добавляя, впрочем, и весьма нелестные эпитеты вроде «ленивый пёс» и «тупоумный засранец». Я в эстонском не особо силён, но ругаться умею и объясниться в корчме — тоже. Потом, осознав, что их «вихрь» куда-то унесло, терзать радиоэфир прекратили и даже с волны ушли. А минут через пять, покумекав, неожиданно вызвали меня на том же канале:

— Заноза, это Михаил Владимирович Поддубный. Ответь.

«Ха, нашли карапуза! — Мне даже стало смешно от наивности оппонентов. — Я отвечу, вы пеленг возьмёте и через десять минут вокруг лёжки будут топтаться человек двадцать, потрясая стволами… Держи карман шире, Владимирович!»

Погундев в рацию минуты три, Дуб перешёл от увещеваний к угрозам. Довольно банальным и неизобретательным, надо признать. Обстоятельно, но без огонька в голосе, он рассказывал, что со мною сделают, когда поймают. Потом перешёл на семью. Потом опять вернулся к увещеваниям… Надеюсь, наши ребята, что за эфиром следят, всё тщательно записали. Жаль, сейчас не старое время и нельзя привлечь к ответственности за «угрозы сотруднику при исполнении». Наконец радиоспектакль без заявок слушателей закончился, и я остался в тишине и темноте. И даже смог вздремнуть минут сорок в полглаза.

К моему удивлению, беседа с Томасом-Вихрем прошла, как говорится, «в тёплой и дружеской атмосфере». Тёртый наёмник и «человек войны» кочевряжиться не стал и довольно откровенно рассказал мне, что знал.

Первое время он привыкал к своему новому положению, украдкой пробуя путы на разрыв, но, оценив качество моей работы, сник. На принятие решения ему потребовалось секунд десять, не больше. Коротко промычав что-то неразборчивое, он аккуратно, мешала удавка на шее, мотнул головой, приглашая меня к диалогу.

— Ну, Вихрь, что мне хорошего, доброго и умного скажешь? — спросил я, вытащив кляп из его рта.

— А ты хороший боец… — попытался подлизаться ко мне пленный. — Как легко меня взял!

— Знаю… — жеманничать, как и вестись на лесть, я не стал. — Что же вас не предупредили, на кого охотитесь?

— Мы вообще не должны были тебя ловить, это эти… идиоты, что с Бергом, всё испортили.