Александр Афанасьев - Под прикрытием

Амир прервался на полуслове. За спинами его моджахедов, собравшихся на площади, чтобы казнить русских, был проулок, ведущий к выезду. Вот из него и вывалились на скорости, один за другим, два внедорожника. Тех самых, на которых часть братьев уехала охотиться за скрывающимися где-то в виноградниках казаками. И пулеметчики тоже похожи на его муджахеддинов, но именно похожи. Звериное чутье подсказало амиру Дадаи, что это не моджахеды, что это – русские. Ствол пулемета на головной машине смотрел прямо на него, второй пулеметчик целился в еще ничего не понявших муджахеддинов, и сделать уже ничего нельзя…

– С именем Аллаха! – истошно выкрикнул амир.

Прошло двадцать секунд – всего двадцать секунд. Много это или мало – двадцать секунд? Наверное, мало, это всего лишь досчитать до двадцати. Но для скопившихся на площади террористов, внимающих словам своего амира, это было много. Для них в эти секунды закончилась их жизнь – быстро и страшно.

Амира сбросило с трибуны первым – несколько пуль из крупнокалиберного пулемета прошли сквозь него, оставив в теле дыры величиной с кулак. Тот, кто только что говорил про русских свиней, лежал сейчас на иссушенной солнцем земле, и земля жадно впитывала его кровь…

Остальные умерли почти сразу – спецназовцы ударили из нескольких стволов, террористы стояли кучно и удара в спину не ожидали. Несколько секунд пулеметного грохота, заглушающего частые хлопки крупнокалиберных автоматов, и на том месте, где стояли террористы, осталось лишь кровавое месиво. Выстрелить в ответ не успел ни один.

Командовать не пришлось – отстрелявшись, спецназовцы выскочили из машин, разбежались по углам площади, занимая примеченные укрытия. Еще пара десятков секунд, и у машин остался лишь командир, его телохранитель – в спецгруппе эта обязанность была сменной, сейчас ее исполнял Ворон – и двое пулеметчиков за пулеметами, над раскаленными стволами которых поднимался едва видимый дымок…

Сбившийся около трибуны мирняк – они еще толком не поняли, что произошло. Едкий запах сгоревшего пороха в сочетании с медным ароматом крови – запах бойни. И крест с распятым на нем человеком – простым человеком, не сыном Божьим. Крест под этим раскаленным, безжалостным небом, как и почти две тысячи лет тому назад…

Не говоря ни слова, командир спецгруппы пошел к кресту, Ворон последовал за ним, держа наготове автомат, оглядываясь по сторонам. От террористов подлянки ожидать не приходилось – два обычных пулемета и крупнокалиберный славно пропололи всю эту заразу с поля. Но вокруг них была целая станица – мало ли кто прячется в домах. Поэтому Ворон прикрывал своего командира от наиболее вероятного направления огня своим телом.

У креста Немой остановился на мгновение, посмотрел снизу вверх, на распятого на кресте пацана – словно желая запечатлеть в памяти это страшное зрелище…

– Помоги… – бросил он.

Немой взялся за крест руками, Ворон ударом ноги сломал перекладину внизу. Вместе они осторожно опустили крест на землю.

– Твари…

По привычке Немой осторожно прикоснулся к шее, там, где у человека проходит артерия, – и с изумлением почувствовал едва уловимую пульсацию.

– Ворон! Дока сюда – мухой! Кажется, еще жив!

Небольшой – по меркам представительского класса машин – темно-серый «Даймлер» довольно лихо заехал на огражденную подстриженным кустарником стоянку, затормозил, выбросив из-под колес порцию щебня. Какое-то время он так и стоял – будто водитель приехал сюда и не знает, что делать дальше. Потом со стороны водителя открылась дверь, и на стоянку выбрался человек – высокий, лет сорока на вид, идеальная прическа, аккуратно подстриженные небольшие усики, дорогой костюм. От этого человека буквально веяло довольством и уверенностью верхушки среднего класса. Если бы кто встретил его на улице, то предположил бы, что это директор молодого, но подающего надежды и быстро идущего в гору общества на паях, выпускающего какие-нибудь совершенно очаровательные зубные щетки или дорогую мебель. Но это была всего лишь маска – одна из многих. Раньше, когда этот человек занимался оперативной работой, его звали «Хамелеон».

Несмотря на моложавый вид, в прошлом году этот человек отметил свое пятидесятилетие. Работал он под прикрытием в англоязычных странах – Британия, САСШ, восемь лет прожил в Лондоне, где приобрел светский лоск и отточил до блеска знание английского. Английский он не просто знал – он умел имитировать с десяток акцентов, мог прикинуться и «кокни», и уроженцем Уэльса, и шотландцем, и выходцем из Индии, родившимся там, но остающимся англичанином до мозга костей. Настоящее имя этого человека было Владимир Ковач, и по национальности он был на три четверти русским, а на оставшуюся – сербом. Его дед бежал из Сербии от резни, да так и остался в России. Сейчас Хамелеон возглавлял подвизавшийся под крышей ГРУ ГШ «Комитет Ковача», занимающийся разведкой против Великобритании, используя агентуру, которую удалось завербовать во время Бейрутского кризиса, а также и новую. Комитет был небольшой, но весьма эффективной структурой. Во многом его успехи в разведработе базировались на отсутствии бюрократии и том, что сам Ковач долго жил в Великобритании и знал ее, как свои пять пальцев.

Сейчас Ковач достал с заднего сиденья зонт – не складной, автоматический, как ныне модно, а солидный, едва ли не метровый зонт ручного раскрывания, с изящной ручкой из дорогих пород дерева – настоящий зонт для настоящего джентльмена. Озабоченно посмотрел на небо – погода была совсем британская, все небо затянуто тучами, с утра поморосил дождь и перестал, но вот-вот снова пойдет, зонт нужен. А если не пойдет дождь, так сойдет как трость. Ковач запер машину и направился к выходу со стоянки – гаревая дорожка вела к зданию администрации, к трибунам и стрелковым полям, откуда не прекращался раскатистый треск выстрелов…

Слушая все это, Ковач поморщился. Как истый англоман, он обожал охоту на птицу с классическим двуствольным ружьем – горизонталкой и показывал неплохие результаты в спортинге. Он даже пристрастился к такой, истинно британской забаве, как охота на кабана с револьвером крупного калибра. Ковач несколько раз устраивал такие охоты в России, приводя в ужас егерей в угодьях – русский кабан покрепче британского будет, его не всякая винтовочная пуля возьмет, а клыки – хуже ножа, пропорет до смерти. Нынешнее повальное увлечение русских пулевой стрельбой, всецело поддерживаемое армией и Императорским стрелковым обществом, приводило его в уныние…