Сергей Волков - Планета битв

– Лек мих ам арш! Или будет по-моему – или никак не будет! Я вас не звал! Сами прибежали: «Зигфрид, спаси, Зигфрид, помоги!» Стало быть, не можете без Зигфрида?

– Зигфрид! – укоризненно пробасил Прохор Лапин, но немца было уже не остановить.

– Вакцину поднять – это вам не велорикши конструировать. И не власть делить! В вашем гадючнике специалистов не нашлось – что делать? А-а-а! Есть же Шерхель, старый друг, чудаковатый немчик. Он поможет, он спасет…

– Зигфрид! – снова подал голос Лапин, тяжело взглянув на разошедшегося Шерхеля.

Елисеев поморщился, допил терпкое вино и обратился к немцу:

– Зиг, зачем ты себя накручиваешь? Я приехал к тебе потому, что так сложились обстоятельства. От Лимеса до озера Скорби в разы ближе, чем от Фербиса! Тем более что о «пятнухе» мы узнали в Каменном форте. Ты же сам все понимаешь – чего тогда злишься, истерику тут симулируешь?

– Он вам с Лускусом простить не может, что вы Сыча с компанией на рудники не отправили, – простодушно бухнул сибиряк из своего угла. – И Временное правительство это ваше…

– А-а-а! – протянул Клим. – Ну, это другое дело. Завидуешь, что ли, Зиг? Так мы тебя звали. Или ты сразу хотел на место Сыча? В эти, как там у вас это называется… фюреры?

Клим произносил эти слова, уже ругая себя и понимая – сейчас немец взорвется и результатом этого взрыва может стать все, что угодно, вплоть до отказа Шерхеля помочь. Но поделать с собой Елисеев ничего не мог – он тоже злился на Зигфрида, на его непробиваемое, патентованное упрямство, граничащее с тупостью. Что-то похожее почувствовал и Цендорж. Он все так же сидел на корточках у стены, вот только пулевая винтовка, прислоненная к дверному косяку, неожиданно оказалась на коленях монгола.

Но, вопреки ожиданиям, Шерхель вдруг рассмеялся:

– Шайсэгаль! Рыжий фюрер планеты Медея Зигфрид Шерхель! Да, ты разочаровал меня, Клим. Как там говорится по-русски? «Не меряй на свой аршин?» Вот и не меряй. А если серьезно…

Немец сжал кулаки, бросил взгляд за окно на догорающий закат и снова заговорил:

– Пойми, дубина! С того момента, как вы с Лускусом решили строить новый дом на фундаменте, заложенном Сычом, все, что будет происходить на стройплощадке и в будущем доме, нужно рассматривать в свете одной простенькой фразы. Догадываешься, какой? Нет? Все очень просто: «Кому это выгодно?» Да, да, именно так! Вы решились воссоздать на Медее этот трухлявый демократический пень, что отравил своим зловонием Землю. Тебе ли не знать, Клим, что при демократии у власти находятся те, кто богаче, у кого туже мошна. Вы закончили войну – спасибо! Но вы тут же и заложили основы для новой, вечной войны, войны между богатыми и бедными. Погоди, вот увидишь, еще до этих ваших сво-о-ободных выборов вы почувствуйте, что это такое – капитал. А уж потом, когда купленные депутаты выберут в новое, уже не временное, правительство тех, кого нужно Сычу, вы поймете, в какую ловушку загнали не только себя, но и всех колонистов. Поймете – да поздно будет… Сыч и его свора обвели вас вокруг пальца! Он спокойно пересидит нынешний переходный период, а потом покажет себя во всей красе. Он еще президентом станет. Вот увидишь!

– Ты поэтому башни ремонтируешь и новые модели арбалетов разрабатываешь? – в упор спросил Клим.

– Так я тебе и ответил, – хохотнул Шерхель, отхлебнул из бокала, сморщился и уселся на стул у окна.

– Долдон ты, Зиг, – сказал Елисеев. – То ли книг своего земляка Маркса начитался, то ли моча тебе в голову ударила. Нет, инженер и организатор ты классный, никто не спорит. Но в остальном… Такая у тебя в мозгах каша. Может, это Жорный лес так подействовал?

– Что-о?! – взревел Шерхель, вскакивая. – Да если хочешь знать, это из-за вас с этим… – он ткнул пальцем в Цендоржа, – я туда попал! Вы меня бросили тогда, в тумане.

– Ну, знаешь… Ты говори, да не заговаривайся! – Клим тоже поднялся, кровь бросилась ему в лицо. – Если бы не «пятнуха», я бы тебе…

– Что, ну что? – Немец одним прыжком выскочил на средину кабинета. – Договаривай!

– Так, мужики… – Лапин выпрямился во весь свой медвежий рост, с хрустом потянулся. – Время позднее, пора на боковую. Зиг! Я их к себе заберу, а то порвете тут друг друга. Один, понимаешь, дубина, второй – долдон… Старые друзья, едрена мать!

– Он мне не друг! – Шерхель задрал бороду, сложив руки на груди. Клим промолчал.

– Ну и ладненько. – Прохор приобнял Елисеева за плечо, подталкивая к двери. – Пошли. Поглядите, как мы живем-можем, людей заодно отберем.

Клим все же сделал попытку к примирению.

– Зиг! Давай завтра спокойно поговорим – что, кто, как. Ладно?

– Я с тобой разговаривать больше не хочу. Вообще, – твердо сказал Шерхель. – Не хочу, и – не буду! Клянусь.

Елисеев вздохнул, повернул к двери. Лапин уже вышел из кабинета, Цендорж маячил за его плечом, постреливая глазами на Шерхеля.

Перед тем как уйти, Клим неожиданно подошел вплотную к немцу и негромко спросил:

– Скажи, Зиг – ты что-нибудь слышал о ней? Она бывает здесь?

Шерхель глянул Елисееву в глаза, потом отвел взгляд и отрицательно покачал головой.

Из дневника Клима Елисеева:

У Лапина имелся личный четырехосный локомобиль, быстрая и на удивление малошумная машина, но несмотря на скорость и хорошую дорогу до земель, населенных ныне беловодцами, мы добрались уже глубокой ночью.

Сибиряки обосновались у подножия Медных гор. Их деревни и выселки в распадках и на поросших каменной сосной склонах светились в темноте редкими огоньками. Неожиданно я почувствовал некоторое умиротворение. Не знаю, откуда оно взялось – то ли его навеяли запахи близкого жилья, такие исконно-простые, но в то же время очень уютные, домашние, то ли сама местность здесь располагала к спокойствию духа, но так или иначе я вдруг подумал, что когда-нибудь было бы неплохо приехать семьей к Лапину в гости. И тут же внутренний голос напомнил мне, что прежде нужно одолеть «пятнуху», иначе «когда-нибудь» не случится никогда…

На постой нас с Цендоржем определили в гостевую избу – примечательное сооружение, двухэтажное, крепкое и основательное, как и все у беловодцев. Заправляла в гостевой избе Прасковья Карповна, пожилая круглолицая женщина, быстрая в движениях и острая на язык. Когда мы прибыли, оказалось, что в большой горнице (а комнаты в нашем временном жилище именовались архаично: светелка, опочивальня, горница) полным-полно народу, все больше молодых девушек. Рассевшись на лавках вдоль бревенчатых стен, они, похихикивая и перешептываясь, поглядывали на нас. Впервые за годы, проведенные на Медее, я обратил внимание, как изменилась женская одежда. Если вначале все ходили кто в чем был – комбинезоны, плащи из спас-комплектов, какие-то хламиды, скроенные на скорую руку из теплоизолянта, то теперь беловодские девицы щеголяли в настоящих платьях, украшенных ручной вышивкой, в вязаных безрукавках, в кожаных жакетиках и стеганых душегреях. Впрочем, ни одна из девушек не забыла, где ей выпало жить – у всех талии были перехвачены широкими поясами и то тут, то там меж вышитых узоров и цветов виднелись кольцевые рукояти звенчей.