Дети Капища

Если человек, торгующий восточными сладостями, мог быть белым и пушистым, то человек, торгующий оружием, явно не плюшевый мишка. И Рашид Мамедович плюшевым мишкой не был.

– В чем, собственно, дело? – спросил Михаил. – Не пойму, ребята, о чем мы должны говорить?

Блинов вздохнул и с такой укоризной взглянул на Сергеева, словно тот обманул его самые светлые ожидания. Потом Владимир Анатольевич нахмурился, опять поднял брови и сказал:

– Если ты помнишь, в больнице у нас состоялся некий разговор. Разговор, который затеял ты, не я. Но так уж случилось, что он уже состоялся и… В общем, если без сложностей, так вот, прямо… Я хочу предложить тебе работу, несколько специфическую, конечно, но очень денежную и интересную.

На этот раз брови ко лбу поднял Сергеев.

Вербовка, похоже, не состоялась – он явно переусложнил ситуацию. Действительно, что за глупые шпионские игры, если можно просто купить? Профессионалы-наемники для всего цивилизованного и нецивилизованного мира – выгодный, хотя и дорогой товар. Даже интересно, за какую сумму они постараются приобрести услуги старого школьного друга? Оценят дешево – будет обидно!

– Если ты не заметил, Володя, – произнес Сергеев, прикуривая сигарету, – сообщаю, работа у меня уже есть.

– Заметил, – живенько отозвался на реплику Блинчик. – Отличная работа. Неденежная, правда. Но, можно сказать, имиджевая.

– Какая есть, – Михаил пожал плечами и усмехнулся. – Я человек в общем-то небедный. Все-таки столько лет за рубежом проработал. Ты прав, Блинчик, работа у меня такая, что не «залимонишься». Но на жизнь безбедную мне пока хватает. Запасы есть.

– На твоем месте, – поучающе заявил Блинов, – «залимониться», как раз плюнуть. Месяц – и в любом банке мира тебя будут встречать рюмкой самого дорогого конька. Это не работа у тебя такая, это ты на этой работе такой! Можно сказать, чужое место занимаешь! Ты посмотри на него, Раш! Альтруист! Собака на сене! Да за один проданный кусок земли под Киевом можно купить такой же в Марбелье! Ты на Криворотова посмотри – боится, но все равно делает! А ты?

– Скажи, – спросил Рахметуллоев своим вкрадчивым, вязким и сладким, как нуга, голосом, – только откровенно скажи, как другу, что такое для тебя большие деньги? По-настоящему большие деньги, Миша…

– За что, Раш?

– Что значит «за что», Умка?

– Большие деньги, полученные за что? Просто так большие деньги? Или надо за них что-то сделать? А если сделать – то что?

Рахметуллоев ухмыльнулся одними уголками рта.

– Ну, ты не был бы ты, если бы ответил прямо. Я начинаю думать, что кто-то из твоих предков был из наших мест. А что если ответить на мой вопрос отвлеченно? Без казуистики? Давай я скажу о себе, чтобы тебе, самому скромному, было легче. И Володя скажет, если хочешь. Давай?

Сергеев едва заметно кивнул, разглядывая Раша через пелену табачного дымка.

– Для меня, Умка, большие деньги сейчас начинаются после 100 миллионов. Когда-то я думал, что тысяча долларов – это большие деньги. Было и такое в моей биографии, – произнес Рахметуллоев, не меняя мягкой интонации, но смотрел он на Сергеева, словно через прицел карабина – тяжелый был взгляд, голосу вовсе не соответствующий. – Я, между прочим, очень трудно начинал. Время было такое, война была. Человеческая жизнь стоила очень дешево. Можно сказать – ничего не стоила. Знаешь ли ты, друг мой, что такое жить в стране, в которой все время идет гражданская война? Когда-нибудь я тебе расскажу, если к слову придется.

Для Михаила сумма в 100 миллионов долларов была не то чтобы запредельной – такую сумму еще можно было себе представить, хоть и чисто умозрительно, но вообразить себя ее владельцем он не мог, как ни напрягался.

– Ну? – не выдержал Блинов. – Миллион? Два? Десять?

– Не знаю, – честно ответил Сергеев. – Честно говоря, я никогда над этим не думал.

Раш засмеялся, и смех его был похож на кашель кота, подавившегося комком собственной шерсти. Он даже запрыгал в кресле, как шарик, весь розовый и гладкий. «Прицельный» взгляд был спрятан до следующего раза.

– Как такого нанимать, Володя? – спросил он, вытирая выступающие от смеха слезы. – Что ему предлагать? Как же так – ты не думал? Все мы – взрослые люди, Миша. Кто поверит, что ты не думал о деньгах за свою жизнь? Может, не так, как надо, думал? Мало думал? Машина у тебя не «запорожец». Костюм хороший, часы – пусть не за десять тысяч долларов, но и не за сто гривен. Квартира в Киеве в хорошем районе. Только не говори мне, что это все ты заработал будучи военным строителем! Все равно не поверю! И Блинов не поверит! Никто не поверит!

– Верить, не верить – дело ваше, ребята. – Смутить Сергеева было сложно. Легенда для того и создавалась, чтобы ей следовать. Захотят проверить – пусть проверяют. Нет в мире места, где можно ознакомиться с «правильными» документами – только ложные, отлично задокументированные следы. Система училась защищаться не одну сотню лет, и защита получилась совершенной. – Военные строители, кстати, чтобы вы знали, хорошие деньги получали…

– Да ну? – отозвался Блинов с нескрываемой иронией. – Это, конечно, в зависимости от того, кто платил и за что платил! Умка, давай договоримся, мы к тебе в душу не лезем: не можешь говорить – не говори. Не хочешь говорить – молчи себе на здоровье. Мы с Рашидом люди и государственные, и коммерческие одновременно: что такое тайна, когда она не твоя, понимаем. Поверь, насрать нам с высокой горки, кем и где ты был раньше! Может, ты рогатый скот насиловал или жег деревни с дружками из Легиона? Нам с Рашем разницы нет! Ты наш старый друг, но и это не главное. Я видел, каков ты в ситуации, когда пасуют даже профессионалы. Я ведь, Умка, не должен здесь с вами сидеть. Я, дорогой мой военный строитель, должен давно лежать под дорогим памятником в прочном гробу. Это ты меня спас дважды!

– Я и свою шкуру спасал, – напомнил Сергеев, гася в пепельнице докуренную почти до фильтра сигарету, – мы в общем-то в одной лодке были. Как бы я спас себя, если бы не вытащил тебя, Блинчик? Ладно, ребята, проехали. Как я вам докажу, что я представитель самой мирной в мире профессии, если вы убеждены в обратном? Ну, хотите, проверьте архивы…

– Проверили, – перебил его Раш спокойно. – Действительно, ты почти Растрелли. Созидал и строил по всему миру. И знаешь, что интересно, похоже, что столь подробной, со всеми файликами и бумажками, ссылочками, приказами о переводах, справками о прибытии и прочими мелочами, информации нет больше ни у кого из твоих, так сказать, коллег. У всех – бардак, половины бумаг нет, еще треть утеряна – и только у некоторых избранных, вроде тебя, весь джентльменский набор. Скажи-ка, Умка, тебе бы такое не показалось странным? Просто как обычному здравомыслящему человеку?