Дети Капища

– Для начала скажите, что надо нести? И куда? На север? На юг? Я надеюсь, что Константин Олегович нам не помеха?

– Ну что вы, – сказал Али-Баба, качая головой, – Константин при этом разговоре совсем не лишний. Он практически все знает.

– Я бы не привел тебя сюда… – подтвердил Истомин. – Если бы сомневался в чем-нибудь… Естественно.

«Врешь, – подумал Сергеев беззлобно, – врешь ведь, как сивый мерин! Ох, Костя, Костя… Я-то по привычке думал, что мы с тобой волки, а ты давно уже овца, хоть при кресле и погонах. Неужели не чувствуешь, что сидишь сейчас между двумя волками, страшными, воняющими зверем и лесом, такой тонкорунный и доверчивый, что даже оторопь берет? А ведь был ты страшен когда-то…

Не так, как Мангуст, конечно, тот не имел себе равных, но более матерый, чем я, Кучерявый или Дайвер… Однозначно. Чем же он тебя так окучил? Не верю я, что тебя можно испугать, не верю! Но если тебя не испугать, то остается одно – купить. Есть, конечно, призрачный третий вариант: что ты делаешь эту встречу по заданию Конторы, но кажется мне, милый друг, что думать так – это придумывать тебе оправдание».

Подошедший официант, одетый как придворный при французском дворе в шестнадцатом веке, но с люминесцентной китайской ручкой и откидным блокнотом в руках, принял заказы и удалился. Истомин таки заказал свою любимую баранину в гранатовом соусе. Сергеев подумал и сделал то же. Али-Баба остановился на медальонах из телятины под соусом «рокфор».

– Раньше, – сказал Константин Олегович, глядя ему вслед, – тут работал такой орел – запоминал заказ на весь стол без единой записи. Представляете? Человек на пять принесет и ни разу не ошибется! Больше он здесь не работает, а жаль… Посмотрели бы, как обслуживает настоящий профи…

Сомелье, парень лет тридцати, с острым, как мордочка ласки, личиком и короткими, словно съеденными, ногтями на короткопалых кистях, материализовался у столика с винной картой в кожаном переплете и, оценив костюмы по достоинству, вручил ее прямиком Али-Бабе.

«Бинго», – подумал Сергеев не без злорадства.

Али-Баба слегка поднял бровь, отчего заумный «ботаник» мгновенно исчез, уступив место едкому, как уксус, щеголеватому прожигателю жизни. Сомелье весь обратился во внимание, зашуршали загримированные под старый пергамент страницы карты вин – и выбор был сделан – Medoc 1994 года – неплохо, хотя самым подходящим его и не назовешь.

Пока официанты накрывали стол, Сергеев, Истомин и Али-Баба сидели молча, окутанные дымом сигарет и полумраком, в котором мерцал свет свечи, горящей в горлышке бутылки, залитой цветным парафином до неузнаваемости. И лишь когда официанты удалились, оставив закуски и бокалы с шипящим пузырьками всегдашним «Святым Источником» (любимым напитком россиян, если верить рекламе), Сергеев обратился к Али-Бабе, не повышая голоса:

– Вернемся к нашим баранам…

Истомин улыбнулся и чуть прищурился, сразу став лет на пять моложе.

– Известно все: цена, местонахождение и даже трудности… Неизвестно, что искать. И куда нести. Без этого я никогда не отвечу на ваш вопрос – сколько груза я смогу вынести.

– Другими словами, вы хотите знать что?

– Не то чтобы хочу, – сказал Сергеев, – но ведь просто за красивые глаза вы мне самолеты с медикаментами дарить не будете?

– Не буду.

– Ну что ж… Тогда… Мне повторить вопрос?

– Зачем же? Я понимаю с первого раза. Мне нужен бериллий.

Сергеев действительно удивился. А вот Истомин – нет.

– Откуда в Киеве бериллий? – спросил Михаил скорее у Константина Олеговича, чем у Али-Бабы, и ответил ему Истомин, а Али-Баба замолчал, попивая минералку из бокала тонкого стекла и загадочно прикрыв глаза, словно в дремоте.

– Есть там бериллий. Давно. Еще с начала девяностых. Был там филиал одной питерской военной лавки – назывался он «Запад». Делали там кое-что такое, чего больше нигде не делали, химичили для оборонки детали – для космоса, для моря, для земли. Уникальное производство и прочее… Знаешь… Надбавки за вредность, техника безопасности, год за три, пенсии, как у генералов… Потом, в один прекрасный день, все умерло.

Сергеев прекрасно помнил тот день, когда все умерло, хотя встретил его под чужим небом. Не самый лучший, надо сказать, случился день. Контора, на их счастье, обладала повышенным запасом живучести, иначе они бы тоже хлебнули горя, а вот работникам киевского «ящика» повезло меньше.

Он поймал себя на том, что слушает Истомина невнимательно, вполуха. Почему-то вспомнились огромные очереди в молочные магазины, стоящие в утренней заснеженной тьме. Коммерческие ларьки, возле которых ночью горели костры в железных бочках.

Он тогда приехал в Москву после долгого отсутствия и смотрел на все, что творилось, глазами пришельца. Да, точно, ноябрь 1991 года. Все уже рухнуло, но никто в это еще не верил. Страна соскальзывала в хаос, империя разлеталась на куски, каждый из которых мнил себя ее наследником. Удельные князьки вползали на местечковые престолы, и их своры, жадно урча, рвали на части доставшуюся при разделе добычу. Разве кому-нибудь было дело до какой-то там конторы, тихо загибавшейся в далеком Киеве? Умирали заводы и шахты, кормившие не три десятка ученых очкариков, а целые города. Так до того ли было, чтобы думать о филиале ленинградского института, оказавшемся в чужом и, как выяснилось, не очень дружественном государстве?

– Денег хватило только на то, чтобы расфасовать сырье по контейнерам. Потом, спустя пару лет, деньги выделила новая держава. На них строили спецсклад, такой, как по требованиям положено, с охраной и сигнализацией, но финансирование прекратили и хранилище так и недоделали. И все это говно в результате осталось в подвалах здания института в самом центре Киева, опасное до жути, только теперь аккуратно разложенное и без охраны… – закончил рассказ Истомин.

– И откуда он об этом знает? – спросил Сергеев на русском и, поймав брошенный искоса взгляд Али-Бабы, сообразил, что русский тот понимает лучше, чем хочет показать. – Ты сказал, что ли?

– Я от него узнал. – Костя покачал головой. – Нет, Миша, я до недавнего времени и понятия об этом не имел. У него свои источники, он их, как понимаешь, не оглашает.

– Ищут бесхозный материал, – сказал Михаил. – Такой, чтобы потом концов не найти днем с огнем. Эта дрянь токсична настолько, что и представить себе трудно. А уж в смеси с изотопами и кило пластида – просто кошмар для всего живого. Бериллия полно в мире, Костя, есть рудники, есть обогатительные фабрики, есть специальные производства. А он ищет бесхозный… Для чего он нашему другу, как ты думаешь?

Истомин достал из пачки очередную сигарету и прикурил, не сводя взгляда с Сергеева. Али-Баба по-прежнему сидел напротив, спокойный и загадочно ухмыляющийся, как египетский сфинкс.