Дураки и герои

И шли, шли, шли…

Накатываясь, словно волны прибоя на бывшую человеческую крепость, которую даже самые смелые из них благоразумно обходили стороной несколько дней назад, они входили в распахнутые, изрешеченные двери, вдыхали своими маленькими черными носами запах сгоревшего пороха, взрывчатки и тронутой тлением человеческой плоти. Они разбредались по все еще пахнущим живыми людьми домам, съедая все, что можно было съесть на своем пути.

Их были тысячи.

Они были голодны.

В них жила память крови, сообщавшая им о грандиозном пиршестве, которое пережили их предки двенадцать лет назад.

Это были благословенные дни. Дни, когда еды было больше, чем можно было съесть за год. Дни, когда, разорвав вздутый живот и мошонку зубами, можно было полакомиться лишь человечьей печенью и яичками, оставив тело подгнивать на солнце до нужной кондиции – когда мясо становится по-настоящему мягким и просто тает в зубах.

Дни, когда никуда не надо было спешить, и никто ни с кем не соперничал. Дни, когда люди наконец-то стали тем, чем они и должны были быть всегда – пищей.

Заняв человеческое поселение, крысы принялись осваиваться. Это место оказалось куда лучше, чем развалины. Мертвых тел в бывшем зрительном зале было вдоволь. В кладовых тоже хватало, чем поживиться…

А эти двое пришлых и пока еще живых… Помеха. Добыча. Сладкое кровавое мясцо на розовых косточках…

Одна из крыс, не выдержав, бросилась на них с балкона, но прыгала она гораздо хуже Сергеева, и, не долетев до желанной цели, спикировала в толпу товарок, метушащихся внизу.

Сергеев проводил глазами ее полет.

Раздался визг. Живое море серых спин заволновалось. Оглушенную ударом тварь рвали на части.

– Только пожар, другого выхода нет, – повторил он в микрофон передатчика. – Иначе они не уйдут.

– А вы? – спросил Матвей. – Вы успеете? Нам с Молчуном все зажечь не проблема. Вон, у КПП несколько стеклянных бутылок вижу. А бензина для такого дела и трех литров хватит! Полыхнет в самом лучшем виде! А вы-то дальше куда? Крыльев нет? Летать не умеете? Сколько метров, говоришь, до пола? Шесть?

– Решим по ходу. Только к дверям близко не подходите. Кинете бутылки – сразу обратно.

– Там хоть есть чему гореть?

– Есть, не волнуйся.

– У тебя, Миша, нервы железные, – резюмировал Мотл с уважением. – Не нервы – канаты. Не волнуйся! Спасибо, конечно, за совет! Да у меня до сих пор руки и ноги трясутся. И у Молчуна тоже.

Сергеев плохо представлял себе Молчуна с трясущимися руками. Впрочем, и Матвей на роль взволнованной институтки не подходил.

«Нервы – канаты!»

Он прислушался к сердцу, которое все еще прыгало в грудной клетке, как голодная ворона. Он не просто боялся. Он был смертельно напуган. Другое дело, что испуг всегда заставлял его сосредоточиться и действовать. Но он не мог перестать бояться. Правильно говорил Мангуст: тот, кто не боится смерти – не герой, а идиот.

– Ладно. Ждите. Мы скоро, – проскрипел голос Мотла в динамике.

Но «скоро» – не получилось.

Прошло, как минимум, минут сорок, и они с Вадимом замерзли, как пингвины на ветру. Сидеть на люстре ещё можно, а вот двигаться – уже никак. Затекшие конечности деревенели от холода, но стоило попытаться сменить положение, как железная конструкция начинала раскачиваться, скрипеть, из-под крепежа летел раскрошенный бетон, а крысы, ожидающие сбежавший обед внизу, шипели и лезли друг другу на спины.

Внезапно, в отдалении рвануло так, что с потолка полетела мокрая известковая крошка. Казалось, что задрожали стены.

– Ни фига ж себе! – выдохнул Вадик, судорожно хватаясь за растяжки светильников. – Что это они там удумали?…

– Молчун, – догадался Сергеев, и перенес центр тяжести на левую сторону, стараясь не съехать ногой с удобного упора. – Засранец. Баррикаду рванул, как пить дать. Додумался. Ему б танковым батальоном командовать!

По стенам заколотили осколки и мусор. Вынеся напрочь одну из рам, внутрь залы влетел здоровенный кусок трубы и, вращаясь, как бита, прошуршал в каком-то десятке метров от люстры, чтобы воткнуться в стену на половину своей длины. Обломки разбитой в щепу рамы разлетелись по помещению, как пули, раня крыс, скучившихся на верхней площадке лестницы.

По стене зазмеилась трещина. Со скрипом провисли, перекосившись на петлях, высокие двери.

Сергеев с Вадимом молча переглянулись.

За стенами раздался рев тяговых винтов. Серое море внизу заволновалось, зазвенело стекло и по полу плеснуло жидким огнем – первая бутылка с бензином благополучно влетела в фойе, разбившись вдребезги об оконный проем. Вторая, влетевшая следом, не разбилась, упав на крысиные спины, а запрыгала по ним – тряпка, торчащая из горлышка, коптила и разбрасывала искры.

Действуя скорее рефлекторно, чем осознанно, Сергеев рванул обрез из кобуры свободной рукой и выстрелил, целясь в красноватый отблеск горящей ткани. Выстрел получился оглушительным и удачным. От попадания, внизу, в самой гуще голодных, испуганных тварей расцвел огненный цветок – бензин расплескало на несколько метров в диаметре. В холодном воздухе повис омерзительный запах паленой шерсти. Истошный визг, вырвавшийся из нескольких сотен крысиных глоток одновременно, резал уши. Он был невыносим и заставлял ежиться – словно кто-то водил куском пенопласта по стеклу.

За стенами снова взревели моторы – похоже, «хувер» разворачивался. Еще две бутылки с бензином влетели в фойе и на этот раз обе разлетелись на куски, заливая мечущихся в панике животных потоками жидкого огня.

Сергеев, который редко впадал в азарт, таки не удержался и выпалил из второго ствола по крысам, копошащимся в нескольких метрах от них, на балконе. Картечь проделала в живой массе кровавую просеку – куски разорванных на части тушек посыпались вниз, на густо пересыпанную пылающими телами стаю.

Все, что могло загореться внизу – уже начало гореть. Фойе заполнилось едким, как иприт, дымом, языки пламени лизали колонны, и следующие огненные снаряды, пущенные снаружи, только добавили жару.

Крысы начали искать спасения от пламени и дыма, выскакивая наружу, отступая в боковые коридоры, до которых огонь только начал добираться. За стенами здания по бегущим в панике тварям ударили с двух стволов. Из входной двери полетела щепа, по залу защелкали рикошеты.

– Вниз! – крикнул Михаил, интуитивно определив, что нужный момент – вот он! – настал.

Он повис на руках на ободе люстры, краем глаза уловив, что Вадик в точности повторяет его маневр, качнулся, ориентируя тело в пространстве: шесть минус два – получается четыре метра, и, разжав пальцы, полетел вниз, напрягая ноги перед касанием пола.

Он едва не вывернул себе лодыжку: под правую ногу ему таки попал бегущий зверек. Почти сто килограммов веса Сергеева, летевшего с приличной высоты вместе с амуницией, превратили крысу – благо она была не крупная – в кашу. Под каблуком чавкнуло – в стороны полетели выдавленные внутренности. Сергеев заматерился, замахал руками, удерживая равновесие, и уже почти упал, когда Вадик, рванув его за воротник, помог выпрямиться.