Ничья земля

На все, про все – ушло не более минуты. Сергеев бросил взгляд на поверхность «бульки» и, бросаясь к своему рюкзаку, к карману которого был приторочен моток альпинистского троса, понял, что минута эта может оказаться роковой. На гладкой глине можно было с трудом угадать легкое шевеление, скорее всего последние попытки умирающего набрать глоток воздуха. Двигаясь со всей возможной прытью, он закрепил конец троса вокруг стойки разбитого микроавтобуса и, бросился обратно, к «бульке» на бегу разматывая веревку. Только бы хватило длины троса! Михаил успел сделать петлю вокруг пояса и, швырнув автомат на край лужи, прыгнул, распластавшись, по направлению к неприметным бугоркам, стараясь заскользить по плотной грязи, не особенно в нее погружаясь.

Он почти долетел до цели, шлепнулся животом в пахнущую гнилостной прелью жижу, проехался по ней, чувствуя, как влага проникает под одежду, противно прилипающую к коже, и принялся двумя руками разгребать взвесь, на том месте, где несколько секунд назад видел шевеление.

Человек не успел уйти в глубь – почти сразу Сергеев наткнулся на залепленные грязью волосы и, не церемонясь, вцепился в них мертвой хваткой, стараясь вытащить голову тонущего на поверхность. Слипшиеся пряди земляными червями заскользили между пальцами. Он с усилием погрузил вниз вторую руку, задирая изо всех сил подбородок, чтобы не хлебнуть жижи, нащупал воротник и рывком приподнял лицо человека над грязью, начав погружаться сам. От усилия заболела спина и ушибленный только что копчик. Радовало одно – человек захлебнулся не до конца. Из забитых ноздрей вылетели похожие на колбаски пробки, открылся рот – красный провал на сплошной глиняной маске.

– Не ори и не дергайся, – сказал Сергеев задыхаясь, – как скомандую, будешь пытаться всплыть. Понял?

Человек ничего не говорил, только разевал рот, словно в крике и отплевывался земляными сгустками.

Не выпуская воротник из рук, Сергеев попробовал перевернуться. Грязь чавкнула, но отпустила. Тогда он, быстро перебирая ногами, развернул корпус на 180 градусов и замер. Теперь надо было выбрать слабину троса и начать движение к краю «бульки».

– Попробуй высвободить одну руку, – сказал Михаил, чувствуя, как тело человека опять начинает уходить вглубь. – Аккуратно, подними одно плечо и попытайся просунуть кисть наверх, поближе к туловищу.

Человек закопошился, пытаясь выполнить команду.

– Только ногами не дергай. Засосет еще больше. Аккуратно.

Михал несколькими сильными рывками за воротник попытался помочь тонущему выбраться, и, погрузившись от этого в грязь на несколько сантиметров, опять повернулся, не давая «бульке» себя притопить.

С третьей попытки на поверхности появилась кисть руки, за которую Сергеев ухватился, как утопающий за соломинку и тут же обалдел, хотя было не до того – кисть была не мужская. Или женская или детская – слишком хрупкими были пальцы. Потом разберемся!

– За шею, за шею хватай, – сказал Сергеев.

Тонущий так рьяно выполнил просьбу, что у Михаила перехватило дыхание.

– Да не так же! – прохрипел он. – На горло не дави!

Хватка ослабла. Теперь надо было начинать движение к берегу. Сергеев потянул за трос, но с места не сдвинулся, зато его зад затонул в грязи, как торпедированный линкор. Тот или та, кого Сергеев решил спасти, сидел в ловушке крепко – в пору было вспоминать сказку про репку. Вот только сказочных персонажей не было видно в округе, и, наверное, слава Богу, что не было. Разные бывают нынче персонажи. И сказки тоже бывают разные.

Чувствуя себя червяком-переростком, Сергеев, почти став на «мостик», выиграл у трясины несколько сантиметров, но в сравнении с оставшимися до твердой земли двумя метрами – достижение не впечатляло. Веревка, соединявшая его с остовом микроавтобуса, натянулась, как струна. В спину стреляло до потемнения в глазах, но Михаил, понимая, что, ослабив напор, потеряет свой эфемерный выигрыш, тянул так, что щелкали суставы.

От грязи тошнотворно пахло задохнувшимся творогом и тлением, и от этого сбивалось и без того неровное дыхание. День был, мягко говоря, не жаркий – конец апреля не баловал особо высокой температурой, а по ночам на почве хозяйничали заморозки, но Сергеев чувствовал, что взмок, как мышь, под плотной коркой покрывшей тело. Со лба пот лился сплошным потоком, попадая в глаза. Канат резал ладони, а вырваться из смертоносных объятий «бульки» не удавалось.

– Помоги! – прохрипел он, не узнавая собственного голоса. – Двигайся, как змея! Как будто ты ползешь! Ну же! Давай!

Он понял, что уже борется за обе жизни, а не за чужую. А если быть до конца честным – то больше за собственную.

И в этот момент трясина чуть поддалась. Грязь зачавкала, Сергеев судорожно перебирал руками, подтягивая их обоих с одной мыслью – не останавливаться! Не останавливаться, выскочить на край до того момента, как они начнут погружаться снова и «булька» сомкнет челюсти. Он смотрел на трос, связывающий их со стойкой того, что когда-то, в прошлой жизни, было микроавтобусом, натянутый, словно тетива лука. Смотрел на узел, обвивший стойку, на узел, затянутый им в спешке. Смотрел с ужасом, потому, что видел, как начал укорачиваться свободный конец троса. Потому, что понимал, как мало времени осталось до того момента, как конец веревки, скользнув вовнутрь хитросплетений узла, вырвется на свободу с другой стороны, и она красно-белой змеей упадет на поросшую клочковатой, пыльной травой землю. И это будет конец. Даже если до твердой земли останется полметра – их не преодолеть никогда.

Быстрее. Еще быстрее. Он тянул так, что слышал, как рвутся мышечные волокна в перенапряженных руках. «Булька» не отпускала, стараясь схватить за ноги, придержать за талию, обсосать своим слюнявым коричневым ртом, проглотить. Только бы успеть! Свободный конец каната скрылся в узле. Сергеев рванулся вперед, на изломанный край провала, сухие пласты захрустели под ними, как снежный наст под тяжестью саней. С низким, тихим звуком, похожим на звук басовой гитарной струны, узел развязался, и веревка хлестнула по земле. Но было уже поздно.

«Булька» осталась ни с чем. Сергеев со спасенным незнакомцем на спине, полз по твердой почве, беззвучно крича и срывая ногти о землю. Он рухнул без сил и почти без сознания только тогда, когда между ним и ловушкой было почти два метра. Но, даже падая, нашел глазами место, где бросил автомат. Это был рефлекс. Одна опасность отступила. Но это не значило, что где-то рядом не ждет своего часа другая. Еще более страшная и неотвратимая.

Тогда они долго лежали возле лужи, на окраине еще недавно многолюдного города Борисполя, среди зарослей сорняка и жалких развалин, под низким, облачным небом. Таким же, как сейчас. Тяжелым, мутным, выкрашенным садящимся за облачной пеленой солнцем в цвет созревших нарывов.