Руслан Мельников - Муранча

Но сейчас, разумеется, никакой торговлей в переходе не пахло. Сейчас там гремели выстрелы.

На ступеньках перед пограничным блокпостом стояло оцепление. Автоматчики-ворошиловцы не пропускали никого.

— Нельзя. Идет боевая операция… — монотонно твердили они.

Тех, до кого не доходили слова, со ступенек спихивали прикладами. И судя по суровым лицам автоматчиков, при необходимости они готовы были открыть по толпе огонь на поражение.

Оцепление расступалось лишь для того, чтобы пропустить подкрепление и перед медиками, вытаскивавшими из перехода раненых. Перевязанных, стонущих и обколотых промедолом бойцов оставляли здесь же, на ступенях.

Оцепление казалось неприступным. Но лишь до тех пор, пока…

— Му-ран-ча-а-а!!! — раздался чей-то пронзительный вопль.

Крик донесся со стороны «театрального» туннеля.

— Муранча! Муранча! Муранча! — тут же подхватили десятки глоток.

— А-а-а! — Дикое, нечеловеческое, звериное неслось из глубин туннеля.

Там кто-то уже открыл беспорядочную стрельбу.

Взволнованные, перепуганные до смерти беженцы, которые никак не могли втиснуться из туннеля на переполненную станцию, начали напирать с удвоенной силой.

Давка стала сильнее. Теснота — невыносимой. Было ясно: людей выдавливает из туннеля уже не только страх. Смерть — тоже. Смерть близкая, неотвратимая и страшная. Смерть, у которой было имя.

— Муранча! Муранча! Муранча! — не умолкали истошные крики.

А кто-то уже кричал от боли. Муранча наступала.

Что ж, огненная баррикада не могла сдерживать тварей вечно. Рано или поздно огромный костер в туннеле между Карла Маркса и Театральной должен был потухнуть. Вот он и потух. Мутанты прошли сквозь дым, перелетели через угасающие угли и дорвались-таки до добычи. От Ворошиловской их теперь отделял последний заслон. Плотный заслон из живых людей, которых прямо сейчас пожирала муранча.

Илье показалось, что сквозь крики беженцев он уже различает доносящееся из трубы туннеля зловещее эхо: «Чири-хи-чири-хи. Чири-хи-чири-хи…»

У входа на «Ворошиловку» толпа судорожно дергалась, словно сокращающиеся в спазмах мышцы. Люди лезли из туннеля по головам друг друга, люди давили и затаптывали друг друга насмерть. Волна боли и страха быстро распространялась по всему человеческому морю, заполнявшему станцию.

— На синюю-у-у-у! — взвыл кто-то.

— Синюу-ю-у-у!

— У-у-ю-у-у!

Многоголосый вой прокатился по Ворошиловской. Станция обезумела окончательно. Паника полностью овладела людьми, не оставив больше места для других чувств и мыслей.

Толпа ринулась к переходу на синюю ветку.

— Назад! — Бойцы оцепления открыли огонь.

Однако остановить живой вал они уже не могли.

Автоматные очереди, прогремевшие на Ворошиловской, смешались со стрельбой в переходе и в «театральном» туннеле. Кто-то палил из толпы по оцеплению.

Сплошная масса человеческих тел захлестнула ступени, растоптала раненых…

Расстреливаемые в упор люди не успевали упасть. Напор задних рядов выносил их вперед и наверх, где мертвые становились пулеуловительным щитом для живых. Щитом и тараном одновременно.

Толпа поднялась по ступеням. Изрешеченные пулями мертвецы повалились на захлебывающиеся автоматные стволы. Оцепление попросту смело. Толпа, перехлестнув через пограничный блокпост, ворвалась в переход. Илью внесло туда вместе со всеми.

Противиться этому было бессмысленно и бесполезно. Впрочем, он и не противился. Разве он сам не хотел попасть на синюю ветку?

Хотел. Правда, не думал, что попадет туда так.

Переход был гораздо уже и теснее межстанционных туннелей. А людей вокруг было слишком много. Они продвигались вперед плотной живой пробкой, размазывая о стены тех, кто оказывался с краю и не поспевал за всеми. Илья чувствовал себя так, словно его залили бетоном.

Автомат он потерял в давке, и теперь, стиснутый со всех сторон, закованный в колодки чужих плеч, не шел даже, а лишь переставлял ноги. Его снова несла неумолимая, тупая и мощная сила.

У кого-то в руках скупо и редко загорелись фонарики. Ударивший вверх луч высветил широкую трещину в потолке. Потом фонарный луч ушел вправо, и в пятно света попала толстая деревянная подпорка. Чуть дальше стояла еще одна свая. Как в штольне шахты. Ну да, потрескавшийся потолок нужно укреплять.

Потом кто-то посветил вниз…

Опять под ногами валялись трупы и хлюпали кровавые лужи. Приходилось быть очень внимательным. Один неверный шаг — и споткнешься. А споткнешься — упадешь. А не упадешь — так свалят. А если окажешься на полу среди трупов — сам станешь трупом. Подняться в такой давке точно не дадут. Затопчут…

Толпа, словно каток асфальтоукладчика, прошлась по залегшим у края перехода бойцам Ворошиловской. Припечатала к полу тех, кто не успел вовремя подняться. А кто успел — тех подхватила и понесла с собой. Прямо на пограничные укрепления «синих».

Блокпост жукоедов представлял из себя выложенную из бетонных блоков и мешков с песком стенку выше человеческого роста, с несколькими бойницами и узким проходом, закрытым толстым дощатым щитом.

«Синие» встретили «красных» автоматно-ружейным огнем.

Темноту осветили вспышки выстрелов. Пули и картечь свистели над головой, рикошетили от стен и сводов, с глухим смачным звуком впивались в тела идущих рядом. Вырывали куски мяса, разбрызгивали фонтаны крови. Людей из передних рядов выкашивало десятками. А задние уже не могли отступить, потому что из перехода напирали все новые и новые беженцы с красной ветки.

Живая стена, которая смяла оцепление «ворошиловских» автоматчиков, теперь перла на блокпост жукоедов, не считаясь с потерями.

Место убитых занимали живые. И через секунду тоже становились мертвыми, освобождая пространство следующим за ними живым. Но и те жили недолго…

Во всем этом бедламе, грохоте и воплях Илья не мог понять только одного: как его самого до сих пор не пристрелили и не задавили.

Его втиснуло в небольшую нишу между двумя деревянными подпорками на краю перехода. Об одну из свай чиркнула пуля, обсыпав Илью трухой и щепками. Под ногами оказалось чье-то неподвижное тело.

Из толпы навалился кто-то еще.

— Ну-ка, г-хэть! Подвинься, браток. Не одному тебе жить охота.

Илья узнал знакомое «гэканье».

— Казак?

В руке соседа по спасительной нише мигнул фонарик.

— Точно, Казак: Илья разглядел лампасы и болтающуюся на поясе шашку. Как только не сорвали ее в давке-то?

— Колдун?! Живучий ты, я смотрю…

— Не живучей тебя, — буркнул Илья.

— Пока да, — согласился Казак. — Так, а это кто? — Луч фонарика скользнул вниз. — Жмур. «Синий», кажись.

Изрешеченное пулями тело, по которому топтался Илья, принадлежало немолодому, одетому в какое-то рванье мужчине. Да, «красные» такое не носят.