Владимир Молотов - Гражданин уральской Республики

Маша перекрестилась и поклонилась.

— Мы с мамой иногда ходили в церковь, — шепнула она.

— В этом нет ничего предосудительного, — изрек Костя.

Получилось как-то громко, сухощавая, сутулая бабушка в черном, стоявшая под носом, оглянулась и неодобрительно посмотрела на него. От этого ее морщинистое лицо исказилось в странной, неприятной гримасе.

Костя сделал виноватый вид.

— Пойдем отсюда, — наклонившись к Маше, он понизил голос.

— Подожди. Еще минутку.

— Ну хорошо, — вздохнул Муконин и попытался перекреститься.

Через минуту они вышли на свежий воздух. Обогнули Храм на Крови и очутились на улице Карла Либкнехта.

— Тут до вокзала, вообще-то, рукой подать. — Костя вспомнил про ее сумку, оставленную в камере хранения. — Пойдем уж и дальше пешком.

— Пожалуй, — согласилась Маша.

— Ты не устала?

— Нисколечко.

— Ну вот и отлично.

И они двинулись вперед.

По дороге вспомнили, что им еще надо в магазин за продуктами, а с сумкой потом неудобно будет, и завернули в супермаркет Сергеевский.

У входа торчали два алкаша. Один был в потрепанном черном пальто, с отекшим лицом и мутными злыми глазами, другой — в старой серой дубленке с надрезанным рукавом, с фингалами на глазных мешочках.

— Слышь, зема, извини, — тихо пролепетал первый, взглядом бездомной собаки посмотрев на Муконина.

— Денег нет, — буркнул Костя, открыл дверь и пропустил даму вперед.

Бросив напоследок убийственный взгляд, сам скрылся в магазине.

Народу там почти не ощущалось. Вялый свет озарял полупустые полки. Они взяли корзинку и двинулись вдоль стеллажей.

— Чтобы нам купить? — протянул Костя. — Может, ты сама выберешь?

Но Маша уже сунула в корзинку кулек с творогом. Услышав его слова, она закивала.

И она выбрала. Наполнила корзину всякой всячиной. Пакет молока, печеночный паштет, копченая селедка, свежемороженые кальмары, трансгенный слепок мяса, похожий на подвальный бурый кирпич, арахисовая халва и три бутылки крепленого Кагора. Это было лучшее из того, что лежало или стояло на прилавках и стеллажах.

— Закатим крутой обед, плавно переходящий в ужин, — шутливо помечтал Костя.

На кассе сидела сонная бальзаковская дама. Муконин рассчитался бонами. Дама кисло отбила чек. Охранник, молодой парень с бульдожьим лицом, облаченный в черный костюм, внимательно проводил их до выхода тупыми глазками.

Когда Костя и Маша вышли из подземного перехода, количество людей, приходящееся на единицу площади, сразу возросло. Вдоль дорожки, огибающей привокзальную площадь, расположились многочисленные лоточники. Торговали живой рыбой — всякой речной мелочью, пирожками сомнительного вида, дряблой картошкой в ведрах. Правда, у одной бабы с красным пропитым лицом картошка была ядреная, большая, да еще рядом, на ящике, на подстилке, кучками лежали грязная морковка и мелкая отмытая свекла. Людская река, месящая грязь многочисленными ногами, понесла Муконина и Машу, вцепившуюся ему в руку, вдоль лоточников к вокзалу. Встречная река стала спотыкаться о них, мешать движению, то и дело толкать в бока. Костя вытянул спутницу на край дороги, к стоянке маршруток. Два белых Форда на биотопливе, из тех, что разводились в городе перед русской Хиросимой, плотно забивались в этот момент галдящими пассажирами. Мимо прохаживался мужик в старомодной шапке-ушанке, в черном бушлате, рябой, с бегающими глазками. На шее у него висела большая табличка.

Чуть поодаль переминалась с ноги на ногу бабушка в коричневом пальто, с барашковым беретом на голове. На ней была другая табличка.

От людского говора, от шума машин за спиной, от всей этой суеты у Кости зазвенело в ушах.

Да уж, будущее наступило, подумалось ему. Еще вчера никто не мог представить его Таким. Даже в бреду. А вчера было совсем недавно. Но теперь мы вступили в завтра. Готовы ли мы были? Нет, конечно. Нам было некогда думать об этом, или просто лень. Бессмысленно сейчас разбираться, в чем причина. Во всяком случае, каждый сумел перестроиться по-своему. Нечто подобное было и в моем детстве, при развале Союза. Только тогда я мало что понимал. Но то были цветочки… Человек никогда не знает, что его ждет. Зато хорошо умеет приспосабливаться. Ведь он частично зверь…

Прямо на Костю надвигался мерцающий экран, на котором мужчина в зеленом плаще задорно подбрасывал вверх смартфон. Внизу бежали строчки.

У входа в здание вокзала, как на паперти у церкви, сидели цепочкой попрошайки. Одни безногие или безрукие, другие — целые, но с подбитыми глазами. Были и грязнолицые детишки. У каждого для подаяний на сыром асфальте лежала перевернутая шапка.

Всякого входящего цепляли тихие, но настойчивые фразы.

— Христа ради, помогите бездомной девочке!

— Подайте жертве ядерного Подмосковья!

— Молодой человек, одолжи на хлебушек.

Маша прижалась к Муконину, и они протиснулись в здание.

Тут народу было еще больше. Зал оказался набит людьми под завязку, точно банка селедкой. Все они возбужденно галдели, и этот галдеж походил на одно общее гудение станков на заводе, и от него постепенно глохло в ушах. Лишь монотонный голос дикторши, исходящий откуда-то сверху, выделялся на этом фоне.

— Пассажирский поезд Пермь — Тюмень задерживается. Отправление скоростного поезда Екатеринбург — Омск откладывается на два часа. Почтово-багажный Челябинск — Тюмень ожидается прибытием на второй путь восьмую платформу…

Костя, протискиваясь сквозь толпу, тянул за собой Машу по направлению к камерам хранения.

Когда спустились в подвал с камерами, стало немного свободнее. Но здесь оказалось душно и накурено. Мощный бритоголовый детина в спортивном костюме порылся на полках и молча выдал Маше большую дорожную сумку. Костя взялся за лямки, оторвал поклажу от столика камеры хранения.

— Ого! У тебя что тут, кирпичи? — криво улыбнулся он.

— Ну почему же? Просто собрала все самое необходимое, — серьезно ответила Маша.

Он дернул за молнию, на свет показались какие-то пестрые кофточки. Костя умудрился впихать туда пакет с продуктами. Еле затянув молнию, он взвалил сумку на плечо.

— Ладно, давай выбираться обратно.

Путь назад всегда кажется короче. Они быстро вышли из вокзального бедлама и влились в поток, устремляющийся в город.

Около парадного входа в главное здание вокзала стоял красный Икарус. Передние окна были занавешены плакатами с опознавательными надписями.